Па Марго - Марго Па

Хозяйка принесла им домашнюю хлебопечь и мешок муки, чтобы не бегать в магазин каждый день и есть свежий хлеб на завтрак. Они внимательно прочитали инструкцию, и завтрак стал продолжением творческой ночи. Настя диктовала Ангелу в какой последовательности добавлять компоненты в печь, он отмерял мензуркой муку, сахар, дрожжи…, а потом они закрывали крышку, и маленькое липкое существо, фырча и попыхивая, начинало вертеться в окошечке печи, обещая на утро родиться французской булкой или ржаным караваем. Когда за завтраком они жадно поглощали произведение своего труда (Ангел – с сыром, Настя – с малиновым вареньем), казалось, даже волны облизываются где-то внизу за кустами терновника.

Ангел вступил в новый период своей жизни. Раньше он был вне мира, сам по себе. Он шел сквозь него, мимо него, всегда мир существовал как бы отдельно. Ангел чувствовал себя невидимым, неосязаемым и недосягаемым для него, а может, и вовсе не живым. И лишь теперь он ощутил внешний мир внутри. Он с наслаждением принимал эту новую для себя (или давно забытую?) пытку плоти кислотой местного козьего сыра на обжигающем куске только что испеченного хлеба, солью морского ветра в порезах свежевыбритых щек, приторной сладостью ее губ, перепачканных малиновым вареньем.

– Почему ты не спишь со мной? – уже на вторые сутки спросила Настя, и трепет сменился уверенностью.

«Все равно женюсь потом на ней, не спать же всю оставшуюся жизнь одному в пустой квартире», – думал Ангел.

Настина жадная до жизни натура таила в себе множество лиц: днем она была наивной девочкой, которая верит в Ангелов и плещется в воде до синевы и гусиной кожи, как плещутся все непослушные дети; ночью – взрослой женщиной, не стыдящейся ничего ради подъема на следующую ступеньку откровения. Такое поведение не свойственно двадцатилетним, молодость не умеет заряжаться наслаждением партнера, но у Насти недостаток опыта с лихвой компенсировался обостренным чувством искренности, умением интуитивно угадать, ощутить его желания, как свои собственные. И что-то в ней было еще... Третье лицо. Что-то жестокое, обиженное на весь свет, то, что было и в самом Ангеле. Но дать имя этому чувству Ангел не мог при всем своем таланте и знании человеческой психики. Он видел лишь плоскость их бесчисленных совпадений. Такое бывает с супружеской четой, прожившей вместе долгие годы и вдруг оказавшейся на необитаемом острове в океане. Второй медовый месяц, но уже без ссор и ошибок.

– Я не уверена, что я все еще девочка, – заявила ему Настя в первую ночь их близости. – Неизвестно, что со мной могли сделать… Я могу заснуть, где угодно, и так глубоко сплю, что ничего не чувствую.

Ангела бросило в жар:

– Вернемся домой, запру тебя на ключ. Будешь обед готовить и пыль вытирать, – жестко сказал он ей.

– Почему только пыль? – удивилась Настя.

– Слишком много ее накопилось в моем доме, – вздохнул Ангел.

Разглядев капли девственной крови на простыне после, он понял, что никогда еще не был так счастлив.

– Но все равно пыль тебе вытирать придется, – и он притянул ее к себе, нежно целуя.

– Я стану лучшим пылетером в мире! – скандировала Настя, накинув на плечи легкое одеяло, как рыцарский плащ. – Ты будешь мной гордиться, когда в твоем доме все засверкает.

– Да, туда снова вернется жизнь, – улыбнулся он.

Днями Настя купалась, а он любовался ею, растянувшись в тени прибрежных кустов и потягивая пиво. В отдыхе на диком пляже есть свои преимущества, можно не одеваться вовсе и впитывать ветер и морские брызги обнаженной кожей, обнаженными нервами. Иногда она падала прямо в воде (болезнь давала себя знать), и он срывался к ней, разбивая ноги о гальку и разлив пиво из банки, – спасти, вытащить из воды, чтобы она не успела захлебнуться в волнах прибоя. Он нес ее в дом на руках, осторожно отодвигая плечом острые ветки терновника, а потом укладывал на кровать, широко распахивая окна, чтобы и во сне она могла слышать шум моря. Открытые окна сработали: Настя стала видеть цветные сны. Невероятной красоты закаты и рассветы над морем, цветущие деревья, фантастически ярких бабочек и птиц.

А настенные часы шли и шли себе по кругу, встречая каждое новое деление знакомой мелодией. И Ангел с тоской думал о том дне, когда в часах сядет батарейка, и они перестанут петь. Молчащий дом покидают навсегда.

****

– Когда вы возвращаетесь уже? Сил больше нет ждать! Себя не жалеешь, меня не жалеешь, пожалей хоть собаку! Он не ест уже неделю. Отощал совсем. Сидит у окна целыми днями, тебя ждет, – плакала мама Насте в трубку.