Па Марго: Марго Па

Наполнив термос и расплатившись с хозяйкой за бутерброды, он хотел было вернуться назад в машину, но над морем занялся рассвет. Он остановился на веранде и невольно залюбовался картиной природы, как любуются полотнами искусного живописца, превращающего кармин в солнечный свет, заставляя его переливаться всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками.

«Нет времени: настоящее, прошлое, будущее. Есть только красота момента и способность ее почувствовать, пропустить через себя и сохранить в памяти», – подсказала ему природа, продолжая наносить краски на полотно рассвета.

Ангел машинально отхлебнул кофе из термоса и закашлялся: кофе был непереносимо горьким на вкус. Он сделал несколько глотков. Сахара действительно пожалели. Вкус вернулся? Неужели он снова чувствует? Или он не терял его никогда? Он откусил от бутерброда, продолжая свой эксперимент: колбаса оказалась соленой, сыр кисловато сладким, но все перебила острота аджики, вдруг навернувшейся на язык…

«Не существует пустых времен, – лихорадочно размышлял Ангел. – Ты сам их себе внушил или тебе внушили, потому что каждая секунда твоей жизни – неповторима, как цвета неба в Настиной палитре... Настя! Она же проспит рассвет!»

И он бросился назад к машине с намерением разбудить ее. Но ни в машине, ни поблизости Насти не оказалось. Взволнованный, он огляделся по сторонам. Тонкая веточка придорожного куста была сломана, – легкий Настин след. Он ринулся сквозь кусты напролом, вниз по насыпи к побережью. Настя сидела у кромки воды, завернувшись в плед, и, не отрываясь, смотрела на раскаленный до красна солнечный диск, поднимающийся из морских глубин, как затонувший много веков назад пиратский корабль, полный сокровищ. Он молча сел рядом, вложив бутерброд ей в руку. Созерцающего красоту – не отвлекают. Рядом с ней на песке он заметил брошенный веер: наверно, у него не хватило цветов, чтобы собрать палитру этого рассвета. Невозможно тягаться с природой, любая, даже самая гениальная картина на свете, навсегда останется ее жалкой копией.

– Иногда я чувствую себя смертельно больной, – откусив от бутерброда, сказала Настя. – И не потому, что могу заснуть и не проснуться, а потому что пятьдесят–шестьдесят–семьдесят лет на Земле – ничтожно мало. Мне нужна вечность, потому что жить – это очень красиво!

– Один мой друг говорит, что мы живем затем, чтобы познать время. Видишь ли, смысл жизни в том, что она конечна. Жизнь – есть поступок. Ее смысл – результат. Чтобы оценить результат поступка, он должен иметь свой конец и свое начало, и промежуток времени между ними. И самоубийство, и бессмертие делают жизнь невозможной для оценки, а значит – бессмысленной. Жизнь – есть движение от начала к концу. Вечный двигатель, как и полная остановка, – невозможен, это будет уже не жизнь, а какая-то иная форма бытия.

– Вечность? – серьезно спросила Настя.

В огненном, словно трагическом, свете утра она показалась ему много старше своих лет.

– Не знаю, не был там, – попытался свернуть Ангел со скользкого пути философских рассуждений.

– А если бы побывал, вернулся бы? – не отставала она.

– Зачем? – удивился Ангел.

– Чтобы рассказать всем на Земле, как и где живут после смерти. Я бы обязательно вернулась, чтобы они больше не боялись умирать.

– Оттуда не возвращаются.

Ангелу вдруг вспомнилась жена и сон о театре статуй.

– Бесконечность моря, как несбыточная мечта, – заворожено произнесла Настя, вглядываясь в узкую полоску горизонта. – И все же, как выглядит вечность, как ты думаешь?

– Вечность, наверно, – это то, что не имеет конца, но и не имеет начала, то, что не движется. По сути, это застывшее навсегда мгновение. Так что у тебя только один вариант Рая, что бы ты выбрала? – спросил ее Ангел, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей.

– Рембо[16]… Это он придумал определение вечности. Видишь вон ту полоску, где солнце сливается с морем? Сидела бы на берегу и смотрела туда поверх набегающих на берег волн.

– Тебе не надоест? – попробовал пошутить Ангел.

– Красота никогда не надоедает, – Настя не улыбнулась шутке, словно они были не на диком берегу моря, а в церкви во время службы.

– А что бы ты выбрал? – спросила она в свою очередь.

И Ангел задумался о дожде в летнем парке. Дыхание в такт, их общий вдох, один на двоих.

****

Они сняли маленький домик в поселке у моря. Его недостатки: отсутствие горячей воды и узкая тропинка, срывающаяся круто вниз сквозь густые и больно ранящие заросли терновника к побережью, – с лихвой окупались полным уединением и тишиной. Казалось, время свернуло со своей неумолимой прямой и пошло по замкнутому кругу: рассвет, завтрак, купание, сон, обед, прогулка вдоль моря, ужин при свете фонаря в обществе ночных бабочек и цикад. Круг времени ощущался во всем: в монотонной работе волн, сменяющих друг друга в шуме прибоя; в режиме с перерывами на дневной сон, который установил Ангел для Насти, чтобы она всегда чувствовала себя здоровой и отдохнувшей; в настенных часах, отмечающих каждый переход стрелок новой мелодией. Часы вели себя, как живые: они просыпались с рассветом, днем честно трудились над размеренным ритмом их быта и замолкали на всю ночь, реагируя на темноту.