– Знаешь, когда был первый приступ в семнадцать лет, я проспала выпускной бал в школе. Готовясь к экзаменам, я чувствовала такую усталость, что засыпала с книжкой в руках. С трудом все сдала. А на выпускной мама купила мне самое красивое голубое платье, легкое, как облако, из шифона. Все говорили, что я стану королевой бала. Но вместо этого я зашла в туалет и уснула прямо в кабинке. Никто меня не мог найти. Мама одиноко блуждала весь вечер среди моих одноклассников, они все держались рядом с родителями, а она – сама по себе. Она думала, что может быть, я ушла гулять со своим соседом по парте, но он вернулся, а меня все не было. Нашли меня уже под утро, когда уехал последний автобус, развозивший всех по домам. Мама жалела меня потом, плакала. Выпускной бал никогда не повторится, такие моменты незабываемы, и они должны быть у каждого! Иногда мне кажется, что все важное в жизни я уже проспала!
– Ну, хватит! У тебя вся жизнь впереди, – обнял ее за плечи Ангел.
– Жизнь? Эти жалкие промежутки ты называешь жизнью? Вот задохнусь здесь во сне, и вы все будете жалеть, что свои последние дни я провела, не восхищаясь закатами над морем, а глядя на известку больничного потолка! – в ее голосе вдруг послышались жесткие, озлобленные нотки, так не свойственные ее почти детскому и ранимому облику.
– Попроси маму, пусть заберет тебя домой, – осторожно сказал ей Ангел.
– Мама меня не понимает. Она упекла меня сюда, в эту камеру. Она верит, что мне станет лучше. Но лучше не станет. Моя болезнь не лечится! Все, что мне нужно – выйти отсюда и наслаждаться каждым днем, понимаешь? Каждым! Ты же не хотел бы провести всю жизнь в камере?
– Да, жизнь вообще напоминает камеру, кошмарный сон без пробуждения, – грустно отозвался скорее не Насте, а своим мыслям Ангел.
– Ты меня понимаешь? Помоги мне сбежать отсюда, пожалуйста! Забери меня к морю! Ты же обещал, помнишь? – и она крепко схватила его за руку, до белизны, до боли в пальцах.
Ангел почувствовал себя в ловушке. Теперь он знал, что путь к ее счастью зависит от того, решится ли он пойти еще дальше. И уж точно никто и ничто не оправдает его, случись с ней что-нибудь по дороге к морю. И пустых времен будет недостаточно. Одна жизнь способна искупить лишь одно преступление. Два уже – перебор, даже для Ангелов.
– Да, обещал, – медленно проговорил он, не пытаясь высвободить свою руку.
Порой на краю бездны человек чувствует себя гораздо счастливее, нежели отрекаясь от нее. В том, что он все-таки пришел к ней в больницу, не в силах так скоро разорвать отношения, виновен был сон о театре статуй. Он сидел в сумрачной тишине зрительного зала совершенно один. В приглушенном свете, льющемся на сцену, разыгрывали молчаливый недвижимый спектакль застывшие во времени статуи. Казалось, они простояли на сцене целую вечность. И вдруг одна из них чуть шевельнулась, и густая пыль заструилась в воздухе. Статуя сошла с постамента, медленно приближаясь к нему. Он встал со своего места и осторожно шагнул ей навстречу по проходу. Подойдя вплотную, он узнал в статуе себя. Проснувшись, он вдруг вспомнил, что умеет мечтать – ясно представить образы будущего в красках, со вкусом и запахом. Ничего не изменилось, он по-прежнему оставался пленником пустых времен, неизлечимо больным, прикованным к постели. Но вдруг в капельнице физраствор заменили красным вином, и оно сладкими волнами растекалось по венам, окутывая все вокруг розовым счастливым туманом. Все чаще он закрывал глаза, замедляя дыхание, мысленно готовясь сделать глубокий вдох. Их общий с Настей вдох, один на двоих. Ему хотелось дышать в такт назло звонкам, от которых веяло смертью. Более того, он, замирая, вслушивался в каждый нежный девичий голос в трубке, страшась и надеясь узнать ее. Но все звонившие медленно приближали смерть, как застывшие во времени статуи, а Ангел вдруг поверил в Настин учащенный пульс жизни, в то, что сможет наконец покинуть свой постамент на сцене театра одиночества. И сердце его, которое не должно биться, согласно инструкциям, вдруг поднималось к самому горлу, а потом со скоростью лыжника, летящего с горы, падало вниз и начинало бешено колотиться о ребра. Ему казалось, что в тишине молчащих сердец других Ангелов его сердце бьется особенно громко. И он боялся быть услышанным кем-то.
Настя же трепетно верила в будущее, которое собственно и было Ангелом – всегда, с детства. Ангелом, что отводит беду несуществующими крыльями, красиво и неуловимо, как лето превращается в осень. Ангелом, способным вернуть цвет в ее черно–белые сны. Чудеса случаются лишь с теми, кто умеет ждать и не перестает верить.
Читать дальше