Andrew - o 0a115616b968c99b

Ник обернулся – шелковое платье цвета граната, с глубоким вырезом, облегало большую

грудь, сквозь кружева, - светлее стройной шеи, - мерцала смуглая кожа, и вся она была –

ему вровень, высокая, с разметавшимися по плечам темными волосами.

-Иди ко мне, - попросил он, и, устроив ее перед собой, обнимая, тихо сказал: «Никогда,

никогда тебя не отпущу, Полли. И ты тоже, - будь со мной, любимая».

-Буду, - она раскинула руки, шаль забилась на ветру, и Нику показалось, - на одно

мгновение, что она – будто перелетная птица, что, стоя на скале, распахнув крылья, - готова

броситься в пропасть.

Белые паруса заполоскали под сильным порывом ветра, волна ударила в борт

«Независимости», - и Полли, смеясь, подставила ему пахнущие солью и цветами, темно-

красные губы.

Эпилог

Тула, 9-10 октября 1607 года

В избе было промозгло и сыро. Федор потянулся, и, открыв глаза, увидел в неверном свете

раннего утра рыжий затылок сына. Петя спал, укрывшись грязным, прожженным кафтаном,

уткнув голову в сгиб руки. «Не буду поднимать, - решил Федор. «Четырнадцать лет, в седле,

и с мечом который день, - пусть отдохнет мальчик».

За ставнями был слышно ржание коней, скрип колес и чей-то мат – войско потихоньку

просыпалось. Он пошарил рукой рядом с лавкой, и, опираясь на локоть, отхлебнул кваса. –

-Четвертый месяц мы тут, - усмехнулся про себя Воронцов-Вельяминов. «На совесть

итальянцы здешний кремль построили, ничего не скажешь. Сколько ядер мы потратили, а

все равно – стоит. Ну да ладно, опосля завтрашнего дня – не будет более».

Мужчина поднялся, и, закинув руки за голову, потянувшись мощным телом, - сладко зевнул.

Одевшись, перекрестившись на образа, он вышел на двор, - лил бесконечный, мелкий,

осенний дождь, - и, окунув рыжую голову в чан с ледяной водой, вытерев лицо, сказал:

«Хорошо!»

-Федор Петрович! – крикнули с улицы. Кровный, гнедой жеребец танцевал под боярским

сыном Кравковым. «Они там, в Кремле ночью зашевелились, пойдемте, посмотрим, что

такое!».

-Сейчас, - Федор вернулся в избу и, отодвинув пестрядинную занавеску, сказал: «Государь, я

к Тайницкой башне, вроде задвигался Иван Исаевич сотоварищи. Вы потом подходите,

хорошо?»

Шуйский открыл один карий, покрасневший, смертельно усталый глаз, и велел: «На плотину

отправь кого-нибудь, там еще десять сотен мешков должны подвезти, как ты вчера велел,

Михаил Васильевич этим занимается».

-Петр пойдет, - Воронцов-Вельяминов коротко поклонился, и, погладив сына по голове,

шепнул: «Петька, давай, просыпайся, дуй на плотину, проследи там – чтобы все в порядке

было. И Михайлу Скопина-Шуйского смени, пусть хоша поспит немного, он там с вечера

еще».

Сын кивнул, и, вскочив, стал одеваться. «Вы там осторожней, батюшка, - сказал он, когда

Федор, пригнув голову, уже выходил в сени.

Мужчина обернулся, и, усмехнувшись, сказал: «Раз уж меня, Петр, под Кромами, Ельцом, и

Москвой не ранило, так уж тут – вряд ли, у этих и ядер не осталось уже, только пищали. А ты

тако же, - велел он, - не лезь на рожон».

Петя распахнул ставни, и увидел, как отец садится на огромного, вороного жеребца. Он

украдкой перекрестил мощную спину и пробормотал: «Хорошо, что Степа в Андрониковом

монастыре, там хоша безопасно».

Копыта жеребца разъезжались в жирной, черной грязи. Плотина – огромная, с полверсты

длиной, перегораживала Упу, равнина была залита водой, - по горло человеку, и Федор, с

высоты своего роста, увидел в темной, стоячей реке вздутые, посиневшие трупы.

-Сие те, с виселиц, что ли? – спросил он Кравкова. «Государь же велел – не снимать их, пока

костей одних не останется».

Кравков ухмыльнулся: «Нет, Федор Петрович, те висят, как и положено им, - он показал себе

за спину.

Федор обернулся и увидел на правом берегу реки, на сухом, высоком холме неподалеку от

лагеря тучу воронья. «Два десятка той неделей вздернули, да, - вспомнил он, - тех, что из

Кремля пытались выбраться, и тех, что Болотников разговаривать заслал. Петька тоже

вешал».

-Это они, - показал Кравков на мокнущие под бесконечным дождем белые стены тульского

кремля, разбитые артиллерией царского войска, - своих мертвых выбрасывают. Ну, по тому

ходу в Тайницкой башне.

-Ну, посмотрим, что они на этот раз выбрасывать собрались, - процедил Федор, и, окинув

зорким взглядом плотину, крикнул: «Михайло!».

Скопин-Шуйский, - невысокий, легкий, на белом, изящном жеребце, - спустился на правый