Иштван Фекете - Лутра

Нередко случалось, он уже приближался к дому (живот подвело, уши побелели от холода, ноги едва передвигаются, как у робота, в котором кончился завод, и при мысли о постели он готов задремать на ходу), как вдруг:

—Ого! Что это?

На околице, возле забора тети Юли на тонком слое снега виднеются куньи следы. Вчера днем Миклош ушел из дому, а сейчас утро следующего дня. Светает. Перед ним многообещающие следы, у куницы ценная шкурка, а чуть подальше — дом, где его ждет постель, горячий чай, а то и глинтвейн.

—Вперед! — говорит в Миклоше егерь, у которого любовь к своему делу неотделима от охотничьего азарта, и, отказавшись от верного отдыха, он устремляется за неверной добычей.

—Вперед!

Следы идут от сада к саду, от сеновала к конюшне, от птичника к пасеке, потом в поле и обратно к деревне, где их уже затоптали встающие с петухами люди. Ну что ж, надо кратчайшим путем вернуться назад и найти их продолжение. Оказывается, следы ради разнообразия поворачивают в виноградники.

Уже близится полдень; солнышко слегка пригревает, то здесь, то там выглядывая из-за туч.

—Вперед! — обливается потом егерь и вдруг останавливается, оказавшись на южном краю поля, где растаявший снежок поглотил следы.

Когда Миклош подходит к дому, у него от усталости подкашиваются ноги.

Тетя Юли поносит весь род куниц вместе с их дальними родичами, поносит и Миклоша, что живет он как бродячий комедиант и превосходную ее яичницу глотает даже не чувствуя вкуса.

—А я ведь на сливочном масле ее жарила. Ну ладно, иди-ка спать, шалопутный.

Миклош, точно мешок, валится на кровать и даже не слышит, как кто-то шумит на кухне, твердя, что ему необходимо срочно, немедленно поговорить с егерем.

Да, такова жизнь егеря!

Однако она прекрасна, притягательна, и кто для нее создан, ни на что ее не променяет. А кунья шкурка вместе с лисьими в конце концов попадет в сушильню; добыча не переводится, и пока у егеря верный глаз, острый слух и крепкие мышцы, не прекратится эта игра.

Но не будем нарушать ход событий.

Сейчас ночь, вернее, восемь часов вечера, и Миклош спит глубоким, непробудным сном. Глубина его бесконечна и ни с чем не сравнима. Короче, он спит крепко, как спят обычно усталые здоровые честные люди.

А жизнь вокруг только начинается, ночные охотники идут на добычу, за мясом или растительной пищей, лесными семенами и плодами. Некоторые питаются тем и другим: например, кровожадная куница способна перебить все население птичника, но охотно ест и виноград, и разложенный на чердаке чернослив. Прирученная куница схватит застреленного воробья, но тут же бросит его, польстившись на кусок сахара, который прячет в кармане хозяин.

Живя на свободе, она может причинить большой вред, и поэтому человек ее преследует. А кроме того, охотится за ее ценной шкуркой. Красивая и прочная, она стоит дюжины лисьих. Куница селится и плодится на чердаках, под соломенными крышами, в заброшенных погребах, но в руки редко дается.

Тень есть всегда, даже в такой лунный вечер, как сегодня, а куница — тень в тени.

Однако сейчас Миклошу не до нее. Он целиком погрузился в сон, и лишь на заре его разбудит тетя Юли, которую в четыре часа будит ее ревматизм.

Хотя над полями еще колышется вечерний туман, полнолунье предвещает холод. Звезды еще не сверкают, как обычно при сильном морозе, и снег не захрустит, если кто-нибудь пройдет по берегу реки. Но егерь спит, а кроме него, другие люди не бродят в эту пору по окрестностям.

«Ба, как все кругом переменилось!» — думает Карак, выглядывая из северного выхода норы.

Отдохнув от дневных треволнений, совершенно забыв о съеденной самке фазана, готовый к любым приключениям лис смотрит на заснеженный лес. Смотрит, слушает и принюхивается. Все в порядке, однако он не торопится. Сперва медленно высовывает из отверстия голову, потом, наконец, целиком выползает наружу, и его плутоватый взгляд натыкается на шар, попавший каким-то образом на молодое деревце. Из шара торчит длинный язык, и Карак знает, что это спит фазан-петух, он слышал вечером, как тот с шумом садился на дерево, к сожалению, очень высоко.

Экая жалость, что неправда старая сказка, будто однажды лиса до тех пор не сводила глаз с сидевшей на дереве птицы, пока та в беспамятстве не свалилась с ветки. Короче, лисица ее загипнотизировала.

Карак, к сожалению, об этом не знает, но зато знает все, что касается охоты. И не может смотреть в закрытые глаза фазана, который спит на шестиметровой высоте. Тут бессильно всякое колдовство, и нечем ему заполнить место в желудке, освободившееся от самки фазана.