Иштван Фекете - Лутра

Миклош же ни о чем не подозревал и думал, когда ему объясниться с родителями Эсти. И как? Но сначала надо поговорить с девушкой, теперь уж серьезно.

Но вот, оторвавшись от этих приятных мыслей, он посмотрел в щелку.

—Да как же ворона тут очутилась? И осторожно поднимает ружье.

Он с удовольствием наблюдал бы еще, ведь книгу зимней жизни лугов можно читать преимущественно в это время, и чтобы ее прочитать, мало одной жизни, но зимний день короток, и ворона нужна для капкана.

Сонную тишину сумерек разрывает треск выстрела.

—Ка-а-р, что случилось? Ка-а-ар! — вскрикивают в стороне вороны, но, ничего интересного не видя, не приближаются.

Вскоре Миклош покидает шалаш. Одну из собак он отодвигает чуть подальше. В рюкзаке у него трехногая скамеечка и ворона. Он спешит выбраться из горелого камыша. Хорошо бы пошел небольшой снежок, скрыл его следы, уничтожил запах сапог, но ветер стих, и синеватый туман над полями обещает холодную ночь.

На околице дымкой окутаны яблони, и на дорожке видны следы охотника. Весной тут все заполонит солнце и зелень, крик детей и гусей. Старые гусаки, ковыляя, будут глядеть на небо, высматривая коршуна, а гусята с удовольствием щипать сладкую травку. Такую же сладкую, как молодость. Ребята станут плести цепочки из стеблей одуванчика, выделяющего горькое молоко, которое хоть раз в жизни все отведывают. А недоверчивые и любознательные даже не раз.

Но весна еще далеко, а тетя Эржебет близко и, приложив руку ко лбу, следит, как Миклош приближается к ее дому.

— Это ты, Миклош?

— Добрый вечер! — говорит егерь, считая вопрос тети Эржебет праздным. — Куры уже сели на насест?

И этот вопрос оказывается праздным, ведь куры сидят на шелковице, вытянув от любопытства шеи.

Сняв рюкзак, Миклош достает оттуда ворону, капкан й жестянку с заячьим салом.

— Что это?

— Заячье сало, — отвечает он. Я смажу им капкан, и тогда ни лисица, ни хорек не почуют запаха моих рук.

— Ну да?

— Точно.

Выдернув из вороньих крыльев несколько больших перьев, он делает в тушке птицы несколько надрезов, затем кладет ее в капкан и заряжает его.

— Готово дело. Но предупредите соседей, тетя Эржебет, а то как бы не изувечился какой-нибудь ребенок.

— Сюда никто не ходит, а мои куры…

— Когда ваши куры слетят с дерева, капкана здесь уже не будет. Я повешу его в хлев, а опять поставлю лишь вечером. Авось кто-нибудь попадется.

— Хорошо бы. Зайди, Миклош, в дом, выпей стаканчик.

— Спасибо, тетя Эржебет, но сейчас мне нельзя, есть еще дела.

Наконец он добрался до дому. Комната приняла его в свои теплые объятия. Он был на ногах с четырех часов утра, и теперь ему вдруг до одурения захотелось спать. Он сел, скинул сапоги.

—Тетя Юли, если загорится дом, разбудите, сам я не проснусь.

Взяв лампу, старушка посмотрела по сторонам, и когда закрыла дверь, Миклош уже был в постели.

«Утречком рано я пойду… пойду…» — И мысли его покатились в пропасть сна.

Потом пропасть исчезла, все исчезло, и сны провалились куда-то.

Было уже часов около восьми, по-деревенски это поздний вечер, почти ночь.

Деревенские жители — лентяи, может подумать читатель-горожанин и решит, что Миклош спит вдвое больше, чем порядочный работающий человек.

Но ведь он в четыре утра был уже на берегу реки, а лег спать в восемь вечера: выходит, шестнадцать часов провел на ногах. А бывает, встает в два часа ночи и лишь в десять вечера попадает домой. И жжет его солнце, продувает ветер, сечет дождь и пробирает до костей мороз. Часто, к великому огорчению тети Юли, он вообще не приходит домой; поест на ходу сала, вздремнет немного на камышовом снопу или прислонившись спиной к замшелому дереву.

Егерь, как и звери, которых он охраняет и на которых охотится, не располагает своим временем. Часть зверей живет дневной, часть ночной жизнью, и Миклош ни днем ни ночью не может сказать, посмотрев на часы: «Кончилась моя рабочая смена». Егерь вынужден приспосабливаться к животным, есть и спать, когда придется. И многое ему надо знать, что познается лишь на опыте, при постоянном наблюдении.

Трава и деревья, облака и звезды, луна и ветер, снег и дождь, тепло и холод… запахи, шорохи, голоса, плеск воды, восход и закат солнца, пашни и нивы, дороги и тропы, следы на песке, снегу, в грязи — все о чем-то говорит, торопит или задерживает, предупреждает, обещает, скрывает и выдает тайну, и егерю, если он знает свое дело, приходится быстро ко всему приноравливаться, как и лису зайцу, выдре.