боб - КАРЬЕРА

профессионального игрока в гольф и переехать в Аризону, а

старший брат Роб во время службы на военно-морской базе

Сьюбик-Бей отдал руку и сердце барменше-филиппинке по

имени Мейми.

Отец всю жизнь посвятил военному делу: для родившегося

в Индианаполисе парня флот представлялся единственным

способом выбраться со Среднего Запада, со всех сторон

окруженного сушей. Он ушел в моряки в восемнадцать, и до

самой смерти, настигшей отца двадцать девять лет спустя, флот останется для него Великим Белым Папой,

командующим и решающим все проблемы.

Малость облажавшись на университетском поприще (как

любил выражаться сам отец), он научился «дисциплине»,

«целеустремленности» и «достоинству» на флоте. Вскоре

отец дослужился до младшего офицера, а затем два года

проходил подготовку на инженера-механика. Проучившись

два года в штате Сан-Хосе на деньги Дяди Сэма, повстречал

мою мать (изучавшую английский), так что, как он сам не

раз любил повторять, флот дал ему еще и жену.

Свадьба состоялась в шестьдесят втором — через неделю

после выпуска. Следующим летом родился Роб, я увидел

свет в январе шестьдесят пятого. Детство прошло в

трейлерах на всевозможных авиационно-морских станциях, раскиданных по стране: Сан-Диего, Кей-Уэст, Пенсакола и, наконец, — одиннадцать лет в Брансуике, штат Мэн, где

отец руководил «воздушными операциями».

Эта должность оказалась последней. Отец умер второго

января тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Ему

было только сорок семь: погубило пристрастие к сигаретам, которое он испытывал всю свою жизнь.

Точно так же, как не помню отца без зажатой в зубах

сигареты «Винстон», никак не могу вспомнить, чтобы

родители ссорились друг с другом. Дело в том, что отец

совершенно серьезно претворял в жизнь план организации

жизни «как на корабле». «Играй по правилам и выиграешь»

— было одним из его любимых выражений, отражавших

веру отца в то, что командного игрока, «своего парня», всегда вознаградят за преданность и верность.

Но отец старался быть не только хорошим офицером — он

изо всех сил стремился быть образцовым отцом,

добытчиком. Разумеется, вступив в подростковый возраст, я

не мог не почувствовать, что брак родителей отдает

затхлостью, что мать отнюдь не в восторге от роли вечной

домохозяйки, что жизнь на военно-морской базе ее

сковывает и что они с отцом разлюбили друг друга,

вероятно, годы тому назад.

Но «кодекс чести» предписывал старику сохранять семью.

Кроме того, он считал, что нельзя оказывать предпочтения

ни одному из сыновей, хотя я прекрасно понимал, что Роб

— папин любимчик, и не только оттого, что пошел по

стопам отца, избрав по окончании школы военно-морскую

карьеру, но и потому, что, в отличие от меня, даже не

мечтал об иной жизни, чем размеренное существование на

военно-морской базе.

Когда мне было шестнадцать, отец однажды зашел ночью в

мою спальню и застал меня в постели за чтением

«Эсквайра».

«Если нравится „Плейбой" — я оформлю тебе после

выпускного подписку. Но „Эсквайр"... Боже, да там же

ничего нет, кроме выпендрёжных статей и бизнесюков на

понтах».

Именно потому я и полюбил журнал. «Эсквайр»

олицетворял вожделенный мир метрополии. Я воображал

себя живущим в Нью-Йорке, обедающим в ресторанах,

описанных в «Эсквайре», одевающимся в

пятитысячедолларовые костюмы, изъясняющимся на

бурлящем жаргоне горожанина, казавшимся мне вторым

родным языком корреспондентов журнала. Не то, чтобы я

стремился к этому, но именно так я представлял себе

составляющие подлинного успеха.

Конечно, отец все понимал. Как, впрочем, и догадывался о

попытках матери вдохновить меня на продвижение по

жизни Брансуика и ВМС США.

«Учись на моем примере, — говорила мать, пока я

старательно заполнял заявку на обучение в колледже, — в

целом мире есть только один человек, способный помешать

тебе достичь поставленной цели, и это — ты сам».

А потому амбиции мои были велики, я подал заявку в

Боудойн — элитный колледж изящных искусств,

расположенный всего лишь в миле по дороге от воздушно-

морской базы. Парню, выросшему в Брансуике, Боудойн

грезился обителью избранных, в которую я старался

попасть — впрочем, безуспешно.

«Список очередников», — пояснил я, показывая отцу

циркуляр с перечнем фамилий допущенных к занятиям,