Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Александр Генис: Но в Америке этот роман Генриха Манна известен, прежде всего, тем, что по нему сделан знаменитый фильм «Голубой ангел», в котором прославилась Марлен Дитрих.

Борис Парамонов: Фильм-то все знают, а что он по роману Генриха Манна, - кажется, никто. У меня на эту тему есть один житейский рассказ, который я при случае не устаю повторять. В питерском Доме Прессы однажды выступала Марлен Дитрих, где-то в середине 60-х, и надо же какая неловкость: звезда на сцене, ждет вопросов, а у журналистов – людей по определению бойких – язык к гортани прилип, растерялись перед заморской знаменитостью. Тут я вылез и, недолго думая, спросил: вы, мол, прославились в фильме по роману Генриха Манна, можете нам что-нибудь о нем сказать? Дива оказалась на высоте: я не знаю этого человека и не понимаю, о ком вы говорите. Это был урок, как же можно, говоря со звездой, поминать кого-то еще? Но дело было сделано: у журналюг развязались языки, и пресс-конференция разгорелась.

Александр Генис: Однажды я оказался за столом с актером, игравшем Одиссея в американской постановке Кончаловского. Не зная, как завести разговор со звездой, я спросил, в каком переводе он читал Гомера. “Я читал Гомера?” - страшно изумился актер, и я понял, что попал впросак.

Борис Парамонов: С этим фильмом, с «Голубым ангелом» еще одно обстоятельство связано, говорящее не в пользу наших современников. Марлен Дитрих все помнят и знают, а Эмиля Яннингса и забыли. Он играл Унрата. Это был великий актер. А сейчас читаю в примечаниях к какой-то книжке: Эмиль Дженингс – американский актер. Серьё. А ведь он играл в немецком антианглийском фильме «Трансвааль в огне» президента Крюгера, а в «совке» это показывали в начале 50-х наравне с «Марией Стюарт» – пригодилась нацистская пропаганда. Но оба фильма были хороши.

Александр Генис: Оторвемся от кино, чтобы вернуться в Любекский музей.

Борис Парамонов: Главный сюжет, связывающий братьев Манн, ассоциируется с Любеком. У Томаса Манна есть текст под названием «Любек как форма духовной жизни». 25-го, кажется, года, уже после Нобелевской премии. Здесь он развивает любимую свою мысль о бюргерстве как культурном феномене. Бюргер, то есть горожанин, (а по-русски так просто мещанин, в чисто социологическом смысле) – это для Томаса Манна самое высокое, что создала Германия. Основное в бюргере – этика труда, более того – мастерства. В этом видит Томас Манн связь бюргера с художником и тем самым преодолевает давний свой комплекс, ибо в молодости он страдал от того, что порвал со старинной семейной, да и общекультурной традицией, изменил бюргерству, став художником. Но, созревая, Томас Манн понял, что в глубине это один тип – тип мастера своего дела, что и создает, помимо эстетики, своеобразную этику. Ту мысль наиболее полно Томас Манн развернул во время Первой мировой войны, когда писал книгу «Размышления аполитичного». Бюргерство здесь для Томаса Манна – это сама культура, принципы которой защищает Германия в войне с Антантой – носителем принципа цивилизации, то есть рационалистически уплощенной культуры, включая форму политического строя – демократию. Томас Манн считал тяжелым недоразумением, что Россия в этой войне выступает на стороне Антанты, когда ей самое место в одном ряду с Германией – ибо русская культура на своих вершинах также противится этому рационалистическому разъятию бытия. И в этой же книге Томас Манн вступил в резкую полемику с братом Генрихом, представленном им «литератором от цивилизации». Схематизируя можно сказать, что принцип культуры у Томаса Манна – музыка, а принцип цивилизации – литература. Литература насквозь иронична, она не знает неколебимых истин, и, тем самым, она политична, ибо политика в основе своей может быть только демократической, то есть, по Томасу Манну - тогдашнему Томасу Манну - беспринципной, то есть не ориентированной на какие-либо абсолюты, а только на актуальную ситуацию. Позднее он всё-таки осознал, что, как ни говори, он и сам писатель, и он изменил эту свою позицию, стал говорить о необходимости политической составляющей в культуре.

Александр Генис: И это был урок Америки.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24892901.html

* * *

Глас народа

Владимир Высоцкий среди поколения знаменитых советских бардов занимал особое место. Он не похож ни на Окуджаву, ни на Галича, не говоря уже о следующих по калибру. Дело не в том, лучше он писал или хуже, – он был иной по типу. Стихи и музыка бардов – явление интеллигентской культуры (или субкультуры, выбирайте, что нравится). А интеллигент в позднесоветское время был прежде всего антисоветски настроен, хотя иногда – далеко не всегда – готов был отдать должное раннесоветскому предполагаемому идеализму. Пример самый запомнившийся – Окуджава с его комиссарами в пыльных шлемах. Ничего подобного нельзя сказать о Высоцком. Он вне этой дихотомии, этого разделения. Можно сказать, что его советская власть ни с какой стороны не интересует, не является для него неким со стороны наблюдаемым объектом. Высоцкий сам был советской властью, то есть тем образом жизни, тем стилем существования, который сложился за долгие ее десятилетия. Герой песен Высоцкого отнюдь не рефлектирующий интеллигент, а совок, самый настоящий совок, обитатель городских общаг, лимитчик. Тут ведь что первостепенно интересно: советский интеллигент в общем и целом был воспроизведением традиционного русского типа интеллигента (как бы ни оспаривал этого Солженицын), а традиционный народный тип в советское время испытал резкую мутацию. Не стало ни крестьянина, ни старого извода городского мастерового, становившегося в больших промышленных городах самой настоящей рабочей аристократией. Так же был выведен, сведен на нет тип кустаря-одиночки, лесковский тип. Русский народ превратился в однородную недифференцированную массу, вот в эту самую лимиту. Ее голосом и был Высоцкий.