Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Но в этом соположении тела и духа в то же время - тотальная невозможность преображения бытия на путях технического творчества. Человек – это косная природа, но его, в отличие от природы, нельзя подвергнуть техническому усовершенствованию.

Александр Генис: Почему это нельзя?! С тех пор, как за человека взялась генетика, только об этом и разговоров. Вот и Фукуяма теперь ищет не конец истории, а ждет конца человека в том виде, в котором мы с ним, человеком, знакомы. Но Платонов, конечно, до этих перспектив не дожил.

Борис Парамонов: Да, и он видел, что преодолеть косную природу человека можно только одним способом - убить его. Этим и занимаются платоновские большевики-чевенгурцы. Они убивают от отчаяния. Это отчаяние испытывает сам Платонов, и отсюда его глубинная связь с коммунистической утопией. Он не сатирик, но пессимист утопии, что есть противоречие в определении, ибо всякая утопия есть апелляция к оптимизму, к лучшей жизни. Крах утопии, и скорбь от этого краха – вот Платонов. Тут не место сатире.

Но можно и нужно в связи с Платоновым вспомнить еще об одном архаическом пласте народной культуры (не только о мифологии в целом, как предлагал Бродский). Это глубоко русский корень Платонова – юродство. У слова юродивый был один забытый ныне синоним – похаб. Юродивый очень часто вел себя и говорил непристойно.

Александр Генис: Тут, вслед за Бродским, можно опять вспомнить античность с ее первыми юродивыми - киниками, начиная с “собаки Диогена”.

Борис Парамонов: И не только их. Я, между прочим, всегда удивляюсь, встречая утверждение, что русскому феномену юродства нет аналогии в западной культуре. А кто такой Франциск Ассизский? Тот же киник?

Юродство платоновских сюжетов, даже и не сюжетов, а словесных построений – всегдашняя готовность от буколики перейти, скакнуть к непристойности. Как раз в «Счастливой Москве», которую теперь представили вниманию американцев, есть потрясающий текстовой фрагмент, выдержанный в этой стилистике. Сарториус идет за Москвой Честновой (напоминаю, что Москва у Платонова не город, а девушка под таким именем) и думает, что если б она сейчас присела помочиться, он полюбил бы ее еще больше, ибо даже телесные выделения – это часть любимого существа. То есть тут он сам себя опровергает – тело не есть зло, всякое его проявление, «выделение» - добро. Платонов тоскует по телу, и не по проективному уже, а по самому настоящему. Он говорит по видимости похабщину, но за этим тоска по невозможному. Эта амбивалентность и есть источник платоновских поражающих парадоксов – хоть словесных, хоть мировоззрительных. Тут многое можно было бы сказать о психологии Платонова, о психологическом генезисе его гениальных текстов. Но не буду делать этого: старое философское правило учит, что генезис явления не отвечает на вопрос о его ценности.

Тут одну частность я бы хотел вспомнить. Я заметил во многих изданиях рассказа «Фро» (один из платоновских шедевров) некую купюру. Фро начинает работать почтальонам, разносит письма и газеты подписчикам. Один из них спрашивает: за девяносто два рубля ходите? Да, отвечает Фро, это до вычетов. А во время месячных очищений тоже ходите? – спрашивает подписчик. Да, отвечает Фро, но выдают гигиенические пояса. Вот этот кусок текста выброшен во многих переизданиях. Между тем вне таких электрошоков нет Платонова.

Электрошок – подходящее слово к прозе инженера Платонова. Но не стоит забывать и слово похаб.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24824249.html

* * *

Марианджела Мелато, унесенная в лазурное море

Умерла Марианджела Мелато, итальянская актриса, завоевавшая повсеместное признание за участие в фильмах, которые делала Лина Вертмюллер – тоже итальянский кинорежиссер, несмотря на немецкую фамилию. Немкой по отцу была и Мелато, отсюда ее необычная для Италии внешность: яркая блондинка с огромными зелеными глазами. Ее внешность можно было бы назвать серафической, не будь она таким бесенком, каким представала почти во всех своих фильмах. Нужно вспомнить еще ее приятную картавость, вообще-то у актеров нежелательную, но ей добавлявшую лишнюю обаятельную черту.

Марианджела Мелато снималась во многих фильмах, играла и на театральной сцене, но мировую известность ей принесли именно фильмы Лины Вертмюллер – «Мими-металлист», «Любовь и анархия» и, конечно, самый нашумевший их фильм «Унесенные необыкновенной судьбой в лазурное море в августе». Во всех этих фильмах ее партнером был Джанкарло Джанини, сделавший себе имя как раз в этом партнерстве. Я не помню других его ролей, в которых он был бы лучше. Именно Лина Вертмюллер извлекла из него некий итальянский архетип: красивый брюнет с необыкновенно печальными и в то же время жуликоватыми глазами.