Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Александр Генис: Но Олдридж их всех побивал. Он был корифеем особой словесности - “литература на английском языке для русских читателей”. В поп-музыке таким был Дин Рид, американский рокер в ГДР. Еще школьником я плясал под его пластинку - других не было. А что касается разрешенного американца Уилсона, то еще один роман пользовался популярностью, тоже о физиках: «Брат мой, враг мой».

Борис Парамонов: Да, и, кстати сказать, недурной, как и «Живи среди молний». Но всё-таки Митчелл Уилсон не такого ранга писатель, чтобы его все знали в Америке.

Александр Генис: Мне один слушатель написал, что это особая клевета Радио Свобода - не признавать всемирно-исторических заслуг Джеймса Олдриджа, по рассказу которого поставили в СССР бессмертный фильм “Последний дюйм”. Я предпринял розыски и во всем англоязычном интернете нашел одну ссылку, где говорилось, что молодой поэт Олдридж получил какую-то премию для рабочих поэтов в 1946-м, кажется, году. Говард Фаст, конечно, фигура более интересная.

Борис Парамонов: Фаст со скандалом порвал с Советским Союзом после дела врачей и был подвергнут всяческой критике; помню громадную статью в «Литературной Газете». Но он отнюдь не канул в небытие и продолжал вовсю издаваться там, где и писал, - в Америке. Между прочим, это по его роману был сделан очень известный фильм «Спартак» с кучей кинозвезд. Он шел и в СССР, но, блюдя идеологическую чистоту, из титров было вырезано его имя.

Александр Генис: Ничего удивительного. Но фильм не мне, не, что важнее, Кубрику никогда не нравился. Может быть, вернемся к братьям Манн?

Борис Парамонов: Да, да, конечно, но я хочу увязать их с той же советской политикой в отношении западных писателей. Томаса Манна тоже перестали издавать после войны – а ведь до войны выпустили, в конце тридцатых, собрание его сочинений, в том числе «Волшебную гору»; это был, кажется, первый ее перевод на русский.

Александр Генис: Томас Манн потому привлек сочувствие в СССР, что в 36-м году демонстративно порвал с нацистской Германией. Ну а почему после войны оказался в неких черных списках, совсем неясно: вроде бы он ничего антисоветского никогда не говорил и был даже вынужден покинуть США за левые взгляды. Он же был огромным поклонником Рузвельта, которого вывел под египетской маской в своей тетралогии “Иосиф и его братья”.

Борис Парамонов: Я тоже удивляюсь. Но после Сталина его тут же начали издавать, в 54-м, помнится, вышли «Будденброки», очень скоро «Доктор Фаустус» и «Лотта в Веймаре». А потом и десятитомник незабываемый. У всех моих приятелей он был. Подписное издание, тираж – чуть ли не триста тысяч.

Александр Генис: 139 тысяч, я проверил. Но этого хватило, чтобы шоколадные тома Томаса Манна стояли в каждой районной библиотеке. В 17 лет, закаляя волю, я там взял “Волшебную гору” и, умирая от скуки, дочитал до конца. Мог ли я себе представить, что буду это книгу перечитывать каждый раз, когда мне не по себе. У Манна не то, что туберкулез, сама смерть уютна.

Борис Парамонов: Ну а Генрих Манн издавался во все периоды истории советской заграничной цензуры. Он был известен в России еще до революции. У Андрея Белого в мемуарах в одном месте говорится: «шикарный модернист Генрих Манн». Были очень популярны его трилогия «Богини» и роман «Погоня за любовью». Одну из богинь совсем недавно переиздали, я купил и прочел. Конечно, это очень старомодный модерн, но писатель чувствуется, оригинальный жанр его чувствуется – некоторая его, я бы сказал, феллинескность, тяга к карнавалу, клоунаде.

Александр Генис: В СССР еще популярны были его романы о Генрихе Четвертом - мушкетеры для взрослых.

Борис Парамонов: Да, они же вошли в его восьмитомник, изданный тогда же, что Томаса Манна собрание. Там не всё читать можно, но есть у Генриха Манна одна вещь, которую я открыл самостоятельно, еще по довоенному отдельному изданию, и с тех пор не перестаю ею восхищаться. Это роман 1905 года «Профессор Унрат»; так называлась та книга, которую я читал в давние времена. В новом переводе вещь назвали «Учитель Гнус». Читать я ее читал еще подростком, восхищался, но не сразу понял, о чем это. Внешний сюжет: гимназический учитель, латинист, влюбляется в кабаретную певичку, женится на ней, и вдвоем они устраивают в маленьком культурном немецком городе – в котором, конечно же, угадывается Любек, самый настоящий Содом и Гоморру. Я не мог расшифровать этот гротескный сюжет, а советские трактовки только еще больше голову задуряли: писали, что в образе этого Унрата вроде как предвосхищен фашистский диктатор. Потом уже, когда я стал читать Ницше, меня озарило: этот роман Генриха Манна – сатира, скорее пародия ницшеанства. Той печально знаменитой мысли Ницше, что жизнь выше морали, - с которой позднее уже в прямой публицистической форме спорил Томас Манн. Сам персонаж «Профессора Унрата» - пародийный Ницше: филолог-классик, больной и немощный, на поводу у проститутки, долженствующей изображать ту самую пресловутую жизнь. Как говорил Ницше, больной не имеет права на пессимизм. Вот это и изобразил Генрих Манн в своем изумительном гротеске.