Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Борис Парамонов: В общем - да, и тут ей, как и всякому серьезно размышляющему о Ницше, пришлось проделать большой путь и трудную работу. Опасность Ницше в том, что он провокативный мыслитель, он никогда ничего не говорит прямо, прямоговорение органически ему чуждо, и в этом он не столько философ, сколько художник. Ницше - поэт, его подчас ведут не мысли, а слова. Соблазн тут в том, что поэзия на уровне гениальности как раз и оказывается орудием истины.

Но поверхностные слои американской культуры как раз и являют картину, совершенно не соответствующую интуициям и парадоксам Ницше. Базовые американские установки, перечисляемые Ратнер-Розенхаген: христианский аскетизм, мелкобуржуазная сентиментальность, всяческий пиетизм. По каждому из этих пунктов можно найти сокрушительную критику у Ницше.

Александр Генис: И все же Ратнер-Розенхаген находит у американских авторов множество примеров внутренней солидарности с мыслью Ницше, даже чуть ли не текстуальных совпадений. Например, у писателя и, что тут важно подчеркнуть, священника, хоть и не практикующего Ральфа Эмерсона: ''Любое зло, которому мы не поддались, в сущности, благодетельно''.

Борис Парамонов: Да, это прямая параллель афоризму Ницше: ''Всё, что не убивает меня, меня усиливает''.

Александр Генис: Тут следует привести высказывание такого кита американской журналистики, как Менкен. Вот его одиозный афоризм: ''Только неудачник может верить в равенство''. А Джек Лондон и Юджин О’Нил дошли до того, что называли Ницше своим Христом. У Джека Лондона даже собаки – ницшеанцы, не говоря уже о волках. Очень важно также, что Ратнер-Розенхаген установила интерес к Ницше со стороны американских радикалов: например, его горячей поклонницей была известная русско-американская анархистка Эмма Голдман.

Борис Парамонов: Можно вспомнить еще Айседору Дункан, обнаруженную нашим автором среди адептов Ницше. Ну с ней-то легче всего: Ницше говорил, что подлинная мысль – это всегда танец. Потом это довел до пародии Вячеслав Иванов: ''Выше вздымайте свои дифирамбические ноги!'' Но вот относительно Ницше как Христа стоит поговорить. Известно, что Ницше написал едва ли не самую подрывную книгу о христианстве, под названием ''Антихрист''. Сенсационным был его подход к христианству и к личности самого Христа с ранее неопробованного пути – с точки зрения психологии. Тип христианина, говорил Ницше, - это гедонист на вполне болезненной основе. Мы бы сейчас сказали – мазохист. Христианство для Ницше – это оружие, придуманное слабыми против сильных. Подрывная выдумка христианства – мораль. Христианство, таким образом, - это декаданс, упадок. Впрочем, начинать можно даже не с Христа, а с Сократа, ненавистного Ницше теоретического человека.

И вот тут главный ницшевский трюк. Нужно понять, что такая трактовка Христа, морали – это прикровенная самокритика Ницше. В Христе, как он дан у Ницше, можно и нужно видеть его автопортрет, это то, от чего Ницше хочет освободиться. И отсюда его апология жизни, благородных инстинктов силы. Как известно, Ницше был очень больным человеком, прожившим страдальческую жизнь. И вот в этом самоборении он говорит: больной не имеет права на пессимизм. Ницше ни в коем случае нельзя понимать прямо, вне иронии – как он и сам не писал прямо. Опыт преодоления болезни и есть опыт сверхчеловека, то есть человека, способного подняться над собой. Вот отсюда можно вести и концепцию воли к власти. Это отнюдь не оправдание политического деспотизма или культа сильной личности, как стали приписывать Ницше. Воля к власти – это изначальная бытийная, космическая энергия, к которой приобщается Ницше в порядке некоей сверхкомпенсации. Больной хочет жить – вот сюжет Ницше с психологической точки зрения. Парадокс Ницше – в том, что он подал свой индивидуальный экзистенциальный кризис как портрет европейской культуры в ее прошлом, настоящем и будущем. Собственно, такой парадокс ни в коем случае не единичен, он называется гениальностью.

Александр Генис: Об этом же писал другой яркий, но осторожный поклонник Ницше – Тома Манн. Одна из его любимых мыслей, из которой выросла ''Волшебная гора'', ведет к апологии болезни как метода проникновенного познания глубин бытия. Здоровый так далеко не пробьется сквозь толщу обыденности. Только у гробовой доски, как сказал бы Бахтин, нам открываются истины иного, космического масштаба. Но всё-таки как перейти от индивидуальных проблем Ницше к его восприятию внешним миром? И особенно американской рецепции Ницше? Каким круг идей Ницше стал в США?