Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Александр Генис: А теперь, Борис Михайлович, давайте поговорим подробнее о том, что же привлекло в Герцене и его круге американских реципиентов, в отличие от забывших его русских? Ведь это был не только исторический интерес к прошлому экзотической страны?

Борис Парамонов: Вопрос, я бы сказал, провокативный. Мы с вами, конечно, сразу поняли, почему это американскую интеллигенцию гуманитарного плана потянуло на эти русские сюжеты. История так повернулась, что русское прошлое парадоксально стало или становится западным настоящим. Я имею в виду, конечно же, и единственным образом, настроения интеллигенции, гуманитарный дискурс. Дело вообще в том, что на Западе появилась эта самая интеллигенция – очень русская, очень специфическая общественная группа. В 19-м веке так твердо и считалось: интеллигенция – исключительно русское явление, в Европе ее нет, там есть класс интеллектуалов, а это разные вещи. Много давалось определений этому русскому феномену, вспомним то, что сказал Г.П.Федотов: интеллигенция это группа, объединенная идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей. Но это скорее формальная характеристика, а содержательное ей наполнение давало обязательное, в моральный долг вмененное интеллигентское народолюбие, установка на борьбу за народное благо. Благо народа, борьба за него воспринимались как моральный долг всякого просвещенного русского человека. И обостренный морализм – главная характеристика тогдашнего интеллигентского сознания.

Это очень содержательный сюжет, тут можно говорить бесконечно, но нам сейчас вот что важно отметить и зафиксировать: если в прошлом, в европейском, западном прошлом не было интеллигенции, то есть интеллектуалов, озабоченных народным благом и готовым нести жертвы за это, то теперь, в двадцатом веке именно такая интеллигенция появилась на Западе – и в Европе, и в Америке. Просвещенные люди вдруг увидели, что у них есть задача работать на благо малых сих.

Александр Генис: Исторические обстоятельства вполне ясны: в США – борьба за права небелого населения, а в Европе, в бывшей колониальной Европе – осознанный долг перед народами Третьего мира, вчерашних колоний.

Борис Парамонов: Но вот так и появился на Западе суррогат старой русской интеллигенции - печальники горя народного, так сказать. Конечно, у этих людей не отнимешь известных заслуг. Особенно по части борьбы за гражданские права афро-американцев, но тут и накипи очень много, просто моды. В американском английском много соответствующих выражений появилось, подчас весьма язвительных: ''лимузинный либерал'', ''радикальный шик'' или еще, мое любимое, ''champagne socialist''. Я в недавней своей поездке в Москву участвовал в одном проекте – историко-документальным фильме о Б.Н.Чичерине – русском философе 19-го века, который, кстати, в больших неладах был с Герценом. Мой сын, работающий сейчас в России, но выросший в Америке, присутствовал при одном из моих разговоров с режиссером и поинтересовался, кто такой Герцен, а когда я объяснил, он и сказал: ''Ага, это то, что на Западе называют ''шампэйн сошиалист''. Пришлось объяснить, что Александра Ивановича Герцена к такой характеристике не свести, что свое немалое богатство он с толком тратил на всякого рода благие дела – например, создал в Лондоне вольную русскую прессу. Тогдашний тамиздат.

Александр Генис: Да, это был драгоценный для русского просвещения тамиздат, и этой традиции мы все обязаны по гроб жизни. От Герцена идет и ''Посев'' и ''Ардис'', да и наша ''Свобода''…

Борис Парамонов: Вообще надо сказать, что от нынешних американских, да и любых западных либералов Герцен отличался прежде всего громадным умом, причем умом скептического склада. Либерал делается противен, когда он не умен, а восторженно блеет по каждому поводу и без повода. Еще одна черта догматического либерализма: он никогда не видит врагов слева. А Герцен очень быстро разобрался в поколении шестидесятников-нигилистов, очень остро видел опасность, которую они несут в русское освободительное движение. Он, например, категорически отказался предоставить Нечаеву так называемый Бахметьевский фонд на его революционные – а теперь, как мы знаем, провокаторские нужды. Фонд Нечаеву отдал слабый человек Огарев, когда Герцен умер. Этот вот тот самый сюжет, вокруг которого построены ''Бесы'' Достоевского.

Александр Генис: Напомню, уже процитированную мысль Исайя Берлин, который считал, что тип русского радикала, этих самых ''бесов'', первым разоблачил не Достоевский, а именно Герцен.