Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Так вот, один из этих фильмов и был про Марию Стюарт.

Борис Парамонов: Марию играла актриса Зара Леандр, которая оказалась, как мы теперь узнали, шведкой и, вообще, советской шпионкой. Вроде Ольги Чеховой – любимой актрисы фюрера.

Александр Генис: Борис Михайлович, я понимаю, что, начиная говорить о кино, трудно остановиться, особенно такому знатоку экрана, как Вы. Но давайте вернемся к Брехту, и вот в каком повороте. У нас наметилась тема о немецких эмигрантах в Америке. Смотрите: и Брехт, и Марлен Дитрих, и Генрих Манн. В конце концов, и Чарлз Лафтон, осевший в Голливуде, игравший Галилея на премьере пьесы, тоже что-то вроде эмигранта. Скажем так: апатрида. Америка и в этом отношении предстает огромным странноприимным домом. Кому этого не знать, как нам.

Борис Парамонов: Прежде всего интересно, как Брехт попал в Америку. Он из нацистской Германии эмигрировал в ближайшую скандинавскую страну, в Данию, там и написал пьесу о Галилее.

Александр Генис: Первую редакцию пьесы, он над ней еще долго работал и многое менял.

Борис Парамонов: Потом пришлось бежать дальше – в Швецию и, даже, в Финляндию. Говорю ''даже'', потому что в Финляндии Брехт оказался в очень интересное время – когда его любимый Советский Союз напал на эту маленькую и вполне мирную страну. Не знаю уж каким образом, но он оказался и в СССР, и – самое интересное – захотел ехать дальше. И его отпустили. Он и уехал в Соединенные Штаты, но уже через весь Советский Союз, до самого Владивостока, откуда и отбыл в Америку.

Александр Генис: Ему, впрочем, приходилось бывать в Штатах и раньше, еще в конце тридцатых годов.

Борис Парамонов: Да, я читал мемуары известного американского философа-марксиста Сиднея Хука, сообщающего о Брехте удивительную информацию. Шли московские процессы, и американские друзья Советского Союза всячески недоумевали как это старые большевики, творцы Октябрьской революции вдруг оказались шпионами мирового империализма. И в одном из этих разговоров Брехт высказался в том смысле, что если Бухарин, Зиновьев и Каменев оказались на скамье подсудимых,

так и за дело, значит, там им и место. Не в том смысле, что они действительные враги и шпионы, а что слабаки. Были бы сильнее и умнее, так не сели бы. Это поразительно циническое высказывание. Но я его вспомнил, перечитав, в связи с новой американской постановкой, брехтовского ''Галилея''.Там он, Галилей, говорит: ''Несчастье происходит из неправильных расчетов''. И еще: ''Страдальцы вызывают у меня скуку''. И еще: ''В сложных случаях кратчайшим расстоянием между двумя точками становится кривая''. Это говорит Галилей, но, вспомнив свидетельство Хука, можно смело посчитать это словами и убеждением самого Брехта.

Александр Генис: И все же нельзя же оспаривать искренности левых убеждений и симпатий Брехта. Томас Манн, скажем, после войны из двух Германии выбрал нейтральную Швейцарию, а Брехт из Америки уехал в ГДР, в коммунистическую Германию.

Борис Парамонов: А куда ему было еще деваться? В Штатах за него сильно принялась Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. А в ГДР он, несомненно, ничем не рисковал. Слишком большое у него было имя, чтобы к нему предъявлять излишние претензии. Ему дали театр, он был украшением немецкого коммунистического режима. А на Западе ему пришлось бы перебиваться с хлеба на квас.

Александр Генис: Но фрондером он остался. Помните эти его знаменитые слова после восстания рабочих в ГДР в мае 53-го года: правительству надо бы сменить народ.

Борис Парамонов: Эренбург в мемуарах несколько слов написал о Брехте: что все его расчеты были просчетами поэта. Конечно, я не кину в него камня. В любом случае Брехт нравится мне больше Каменева, Зиновьева и даже Бухарина.

Александр Генис: А что Вы скажете о пьесе о Галилее сегодня? Она, как уже было сказано, была чрезвычайно популярна в Советском Союзе, потому что поднимала острую для того общества проблему сопротивления инквизиции. Кроме того, Брехт был дозволенным модернистом. Через его театр до нас доходила современная эстетика. В те времена были такие авторы-заместители. Вместо ''Улисса'' - такой же мифологизированный ''Кентавр'' Апдайка. Вот и Брехт был таким разрешенным авангардом, который тянул нас в поэтику ХХ века, подальше от рептильного соцреализма. За что мы его так любили. А как по-вашему себя чувствует Брехт и его Галилей в 21 столетии?