Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода- 2007

Тогда душевная драма Герцена включит в себя не только разочарование в европейском социализме, не способном преодолеть соблазн собственнической буржуазности, но и на горьком личном опыте обретенное убеждение в непреодолимости телесных уз, проклятия «неделимости», как в старину называли индивидуализм.

Но все-таки: почему англичанин Стоппард — и русские полуторавековой давности? Нет ли европейских, западных источников в подобном, как теперь литературоведы говорят, квесте?

Конечно, есть. Это опыт сексуальной революции и связанного с ней одно время бунтарского движения молодежи, нашедшего свой пик в майских событиях 1968 года во Франции. Это ведь тогда парижские студенты вышли на улицы с портретами Мишеля Бакунина, испытавшего совсем уж непредвиденную инкарнацию. Помните их лозунги? «Будьте реалистами — требуйте невозможного!» — «Не доверять никому старше тридцати!» Это та же самая премухинская идиллия в европейском и даже мировом (вспоминая американских «детей цветов») масштабе.

Вся разница — немалая, конечно, — была в сексуальном раскрепощении новой молодежи. Свального греха не стеснялись. Вудсток — вот новое имя Премухинской идиллии. И вообще — когда все вместе, то стеснение пропадает: уникальный опыт делается само собой разумеющейся нормой, бытом, настолько будничным, что он требует специй в виде рок-музыки или наркотиков.

И ведь теория к тому времени появилась, между прочим не без Маркса и, само собой, с лошадиными дозами Фрейда: Герберт Маркузе, конечно. Его эпохальная книга «Эрос и цивилизация» стал «Капиталом» новых времен. Человечество, учил Маркузе, лишено не средств проживания (какая там нехватка в обществе всеобщего благоденствия!), а своей доли сексуальных удовольствий. Маркузе увидел не сексуальную символику в сюжетах социальной жизни, а разглядел, казалось ему, социальную наполненность сексуальных конфликтов. В истории, писал Маркузе, происходит экспроприация секса в пользу доминирующих сексуальных групп, это он назвал прибавочной репрессией (в параллель к прибавочной стоимости Маркса). Задачей подлинной социальной революции отныне становится справедливое распределение Эроса, экспроприация сексуальных экспроприаторов.

Вот эта новая фрейдо-марксисткая идеология пенилась в молодежных бунтах новых, двадцатого века шестидесятников. И аукнулось Тому Стоппарду в его русских штудиях.

Что же сказать в заключение? Что история повторяется? Или, вместе с покойным поэтом, что жизнь оказалась длинной? Моя жизнь была в тех старых книгах, которые казались мне совсем уж уникальными, совсем уж русскими, и вот, по прошествии долгих лет, получилось, что я вернулся к ним, еще раз убедившись, что все похожи на всех.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/372492.html

* * *

[Русский европеец Александр Грин] - [Радио Свобода © 2013]

Александр Степанович Грин (Гриневский, 1880—1932) в некотором роде суперевропеец русской литературы. Действие его романтически-авантюрных произведений происходит в выдуманных приморских городах, а герои носят явно европейские имена. Это была прямая и даже несколько инфантильная реакция на кошмарную жизнь, которую привелось вести Грину в провинциальной Вятке. Вместо Вятки — Зурбаган и Гель-Гью. В Гель-Гью любители Грина видят вполне реальный Севастополь; я в Севастополе бывал не раз, люблю его, но в гриновских повестях его не заметил. Вообще буквальных совпадений нельзя искать в литературе, слова создают собственную реальность. А если сказать «море», да еще южное, то некая яркая картина так или иначе возникнет. Я заметил, что любой кинофильм, каким бы он ни был, мне всегда как-то приятно запоминается, если в нем есть море.

Хороший ли писатель Грин? Неровный, конечно, у него есть вещи даже провальные. В этом можно было убедиться, когда началась его шумная посмертная слава, и сборники, даже полные собрания сочинений пошли валом. Грин в сущности коммерческий писатель, как есть коммерческие фильмы, необязательно плохие. Знатоки считают, что лучшая его вещь «Крысолов». Самая популярная, конечно, «Алые паруса», которыми буквально бредили. Мне же нравится «Бегущая по волнам» — произведение, в котором фантастичность Грина приобретает смелые черты того направления, которое позднее назвали магическим реализмом. Фрэзи Грант, ходящая по воде, — это смело придумано и, главное, поставлено в такую художественную систему, что вещь отнюдь не кажется выдуманной.

Вообще Грину в советское время повезло, в двадцатые годы он печатался широко, а к началу новых жестких времен уже умер. Умер он в городке Старый Крым, как раз в том тридцать втором году, когда был в разгаре украинский голод. Есть стихотворение Мандельштама о голодных крестьянах в том самом Старом Крыму.