Елена Ковальская - Ангелы тоже люди

была подтянуться следом. Конечно, он вызвался первым, и его кандидатуру тут же

одобрили: он был самым опытным, обладал холодной, разумной отвагой и был дико

везучим, как будто его хранил собственный ангел. Когда вокруг гибли ребята, на нем не

оставалось ни царапины. И тем не менее, было в нем что-то сумасшедшее. Он

поддерживал любые, даже самые опасные авантюры, действуя всегда холодно и жестко.

Но слишком холодно, слишком жестко, как будто каждая смерть противника записывалась

где-то у него в мозговом компьютере, шел жесткий подсчет, а конечная цифра, на которой

этот кровавый список должен был завершиться, был равен бесконечности...

Серега легко перескочил через забор, собак здесь не было, он проверил заранее. В этом

доме жила жена одного из чеченских бандитов. Она недавно родила, и бандюга

обязательно должен прийти посмотреть на свое отродье.

Михаил, как всегда, следовал за своим подопечным, предчувствуя очередную жертву. Он

всегда знал, когда у него намечается работа. Бандитский народ он препровождал на тот

свет с большим удовольствием и без всякого сожаления. Туда им и дорога. «Туда» - это

обычно в «ад», в новую цепочку перерождений, причем не в научного работника или

талантливую исполнительницу оперных арий, а в одинокого калеку или в жертву аборта,

чтобы было время осознать, подумать и помучиться. Были и «издержки производства», так

называемые гражданские жертвы. С ними, конечно, возни было побольше, иногда даже

возникало какое-то странное, давно забытое чувство, типа сожаления, что-ли. Но особо

сильно его ничего не трогало. Михаил повидал слишком много смертей и «до», и «после».

Слишком много для того, чтобы кого-то и о чем-то жалеть. К тому же у него была цель...

Он искал Его...

Первый раз он увидел Его в больнице, еще в земной жизни, когда, внезапно вскрикнув, его

жена в удивлении уставилась на что-то прямо за его спиной. Роженица на соседней

кровати истошно закричала. Там явно что-то происходило, Михаил резко обернулся. В

дверях стоял Он: в комуфляжной форме, в кепке и с бородой а-ля Фидель Кастро,

стеклянно-отмороженные глаза, в руках автомат. Это было так нереально, здесь, в мирной,

спокойной жизни, в больнице, среди всего белого и стерильного, что трудно было

поверить собственным глазам. Соседка по койке опять закричала.

- Всэм заткнуться! - с кавказским акцентом заорал нереальный мультик, - Тэпэр ви

заложники, будете себя хорошо вэсти, может, будэте живы.

Михаил не раз видел по телеку бандитов, поэтому сейчас до него стало доходить, что

совершается нечто нереальное и по-настоящему страшное. Он вдруг испугался, не за себя,

конечно, а за нее, Анечку, и, отведя глаза от террориста, посмотрел на жену. Бледная, как

мел, с исказившимся от боли лицом, она судорожно держалась за живот. Видимо, испуг

спровоцировал спазмы.

- Больно, - прошептала она.

Тем временем бандит прошагал к окну и выглянул в окно из-за занавески.

- Послушайте, - взмолился Михаил, - моей жене плохо, позвольте мне увести ее отсюда,

пожалуйста. Вы и так уже напугали ее до смерти.

Он встал с кровати и попытался подойти к бандиту.

- Назад! - заорал тот, поднял автомат и, дико вращая глазами, выпустил очередь в потолок.

Михаил остановился и медленно попятился назад. Воцарилась тишина, изредко

прерываемая нервным иканием второй роженицы. Он оглянулся. Она прислонилась к

стене, такой же серой, как и ее лицо, рот был полуоткрыт, а полные безумного ужаса глаза

смотрели куда-то мимо него, в сторону Анечки, туда же она показывала пальцем, пытаясь

что-то сказать, но изо рта вырывался только очередной «ик». Сердце Михаила упало,

почувствовав неладное. Забыв об опасности, он кинулся к кровати. Анечка полусидела,

сложив руки на животе. Ее голова была немного закинута на подушки, а глаза неотрывно

смотрели в потолок. Как будто ей было все равно, что творится здесь, будто она увидела

что-важное там, наверху, и от этого ей стало спокойно. Волосы ее были забраны назад,

поэтому на бледном ее виске очень четко виднелась аккуратная дырочка, из которой,

пульсируя, вытекал алый ручеек, оставляя след на белоснежной подушке. С ощущением

нереальности происходящего, Михаил попытался взять ее за руку. Она была еще теплая,

но уже какая-то чужая. Мир рухнул у него внутри, а отчаяние и ненависть стали

накатывать медленной волной. Он обернулся, готовый к прыжку, и, если б достиг цели, то