Александр Силецкий - Фантастика - жанр серьёзный!..

И тот и другая - выходцы из потомственных священнических родов. Дедушкины предки служили в Нижегородской губернии (Болдино - то самое, Пуш­кинское! - Арзамас, Лукоянов и, соответственно, Нижний Новгород), а вот бабушкины родом из Болгарии, откуда ее отец, архиепископ Пловдивский, во время русско-ту­рецкой войны бежал от резни в Россию. Сам дедушка еще до революции закончил историко-филологический факультет Петербургского университета и богословский факультет Петербургской духовной академии. Но потом власть захватили больше­вики, и деду, чтобы выжить, пришлось (вот ирония судьбы!) стать активистом Со­юза воинствующих безбожников (его удостоверение хранится у меня до сих пор). Один из его старших братьев служил в Белой армии, перешел на сторону «красных» и, в итоге, сделался крупным инженером-транспортником. Другой (отец известного журналиста Юрия Зерчанинова, мужа еще более известной актрисы Клары Нови­ковой) дослужился до ранга замминистра лесного хозяйства. Третий же пошел, как и его предки, по священнической линии и жил в Троице-Сергиевой лавре (сын его стал профессором Московского нефтяного института, и в числе его учеников был небезызвестный ныне опальный олигарх Ходорковский). Естественно, всем трем бра­тьям была уготована единая судьба: в 30-е годы они дружно и надолго отправились в лагеря. А вот дедушка уцелел. В те времена вообще была такая тактика: если семья большая, кого-то оставлять на воле, но уж этот, непосаженый, вовсю вкалывал на советскую власть, демонстрируя ей свою лояльность. Единственная их сестра тоже уцелела. Со временем она стала заведовать спецхраном в Ленинской библиотеке, и во многом благодаря ей, еще подростком, я познакомился со многими превосход­ными литературными и философскими произведениями, читать которые советским людям запрещалось. Заодно отмечу, что мать Ю. Зерчанинова была урожденной Велтистовой и приходилась двоюродной сестрой знаменитому детскому писателю Велтистову, автору «Приключений Электроника», служившему, ко всему прочему, завсектором ЦК КПСС. В их родовом дворце в Нижнем Новгороде располагается теперь консерватория.

Сколько помню, дома у деда всегда царила необыкновенная, творческая атмосфе­ра. По субботам вечером (тогда была шестидневная рабочая неделя) или по воскре­сеньям непременно кто-то приходил в гости, начиналось пышное застолье (дед за­нимал одну комнату в коммунальной квартире, так что выйти из-за огромного стола и удалиться в какое-либо другое помещение было просто невозможно), и до глубокой ночи продолжались интереснейшие, не всегда мне понятные - возрастом еще не вы­шел! - разговоры о литературе, о философии, об искусстве. А какие люди приходили! Гудзий, Мелетинский, Лосев, Маршак, Жирмунский - всех уже и не припомню. Лосев иногда и на неделе заезжал - они с дедом преподавали в одном институте, и у них были какие-то пересекающиеся литературные интересы. А какая у дедушки была велико­лепная домашняя библиотека! Роскошные издания Маркса, Вольфа, Сытина, беско­нечный «Брокгауз и Ефрон», собранный аж до середины 30-х годов, когда его пре­кратили издавать в СССР, и даже Библия с иллюстрациями Гюстава Доре - вообще фантастическая редкость по тем временам. Дед обожал античных и средневековых авторов и часто повторял: «Вот - могучая фантазия, вот - раскованность мысли!» Подобные слова, конечно, западали в душу. Все книги с полок я внимательно листал, кое-какие даже читал, если в состоянии был уразуметь, но главное, в конце концов, не это. На всю оставшуюся жизнь (а дедушка умер, когда мне было всего одиннадцать лет) я сохранил и память об удивительных застольях, в которых участвовали такие за­мечательные люди, цвет нашей культуры (это я уже и тогда понимал!), и преклонение перед книгой, перед великим мастерством и талантом их создателей. Так что линия «дед литератор - внук литератор» выглядит вполне закономерной.

Но это еще не всё. Кроме дедовского дома был и еще и «основной», где жила моя семья. Тут мы плавно переходим от «генетической» литературной предрасположен­ности к влиянию собственно культурному, к той духовной среде, культурной почве, которая меня сформировала. Едва мне исполнилось семь лет, моя мать развелась с отцом, а потом вышла замуж за композитора, профессора Московской консерва­тории Марка Владимировича Мильмана, и мы переехали жить к нему. Об отчиме хотелось бы сказать чуть поподробнее. Любимый ученик Нейгауза, великолепный пианист, он был педагогом, что называется, от Бога. Достаточно привести одну цифру: более 50 (!) его учеников стали победителями различных международных музыкальных конкурсов. Да и композитор он был действительно хороший, просто со­чинял не «попсу» и не получил должной известности (к сожалению, многие хорошие композиторы, как, впрочем, и настоящие талантливые писатели, после смерти оказы­ваются забытыми, и их творчество становится, по сути, никому не нужным). Но под­линную известность у широкой публики он приобрел, основав при Доме композиторов Московский музыкальный камерный клуб, которым и руководил бессменно целых тридцать лет. Каким образом ему удавалось в «высоких» чиновных инстанциях проби­вать разрешения на исполнение тех или иных нежелательных, полузапрещенных, а то и вовсе запрещенных произведений (и отечественных, и зарубежных), до сих пор для меня загадка. Но - пробивал! Это было просветительство в лучшем смысле слова. Разумеется, на заседаниях клуба всегда был аншлаг, билетики спрашивали далеко на подступах к Дому композиторов.

Читать дальше