Calypso - В среду пошел снег

силой, выворачивая сустав, потащил по полу. Владимир Ефимович заскулил, цепляясь

непослушными руками за паркет, но лишь сорвал себе ноготь с указательного пальца.

Новая вспышка боли несколько отрезвила его и, не сопротивляясь более, он позволил

волочь себя, словно куль.

- Я бы его сожрал, - вожделенно проревел Митя издалека.

- Нельзя его жрать. Хозяйка не велела его жрать. Спрячь щупики, Митя, - фальцетом

съязвил портье.

Митя судя по всему остался стоять в фойе. Портье же, без усилий, ничуть не

запыхавшись, доволок Столина до двери, открыл ее и проворчал:

- Владимир Ефимович, милай. Дальше придется идти самому. Иначе не сдюжишь,

боюсь… Протянул худую руку, будто клешнями, вцепился Столину в загривок и рывком

поднял его на ноги.

- Давай, пшел!

Прямо за дверью начинался узкий проход, скорее, лаз, конец которого терялся в сумраке.

Владимир Ефимович, спотыкаясь, протискивался между скользкими, вымазанными

белесой слизью стенами. Пол, неровный и бугристый, неприятно пружинил под ногами,

как созревший гнойник. Столин украдкой посмотрел вверх, стараясь найти источник

неровного мутного света, но вместо потолка увидел лишь плотный туман. Он перевел

взгляд на пол, сосредоточился на движении, стараясь не касаться руками омерзительных

стен. Под ногами тут и там извивались тонконогие белые грибы. Они неровно мерцали в

полутьме, подобно угасающим углям.

Туннель казался бесконечным. Владимир Ефимович изо всех сил старался идти ровно, но

один раз все же поскользнулся и упал на колени, упершись руками в пол. Он почувствовал

ровную пульсацию под ладонями. Слизкая жижа, покрывающая пол, обволокла его руки,

и на мгновение он ощутил дикое желание упасть на пол и кататься по нему, размазывая

слизь по телу.

Сильная рука ухватила его за шкирку и встряхнула, как щенка.

- Внимательней надо быть, - пробурчал портье, идущий сзади. - Здесь и не такие куклы

ломаются. Он гортанно взлаял, но голос его тотчас же утонул в вязкой тишине туннеля.

Через некоторое время Столин, приноровившись к монотонной ходьбе, свесил голову на

грудь и даже немного успокоился. Видимо, его сознание перешло некий Рубикон ужаса, за

которым лежит долина смирения и равнодушия. Ощущая вкус запекшейся крови во рту,

он думал, что неплохо было бы попить и что он, возможно, до конца жизни будет

шепелявить немного, и что автобус уже ушел. Он не задумывался ни о том, что ждет его в

конце туннеля, ни о том, что за субстанция покрывает пол - все это более не интересовало

его. Так, должно быть, чувствует себя осужденный на смерть, услышав шаги

расстрельной команды, так покорно бредут по коридору скотобойни быки.

Сумрак перед его глазами расступился и явил покрытую волдырями стену, по центру

которой находилась обыкновенная узкая дверь красного цвета. На двери висела табличка:

«Администрация». Механически Столин протянул руку, но услышав тихое рычание за

спиной, замер.

- Стучать надо, - просипел портье. – Чай, у себя в мегаполисах стучите?

- Я не... - начал было Владимир Ефимович, но тяжелая волна равнодушия снова накрыла

его, и он запнулся. Поднял левую руку, автоматически отметив неестественный, как от

ожога, оттенок кожи, и постучал.

- Войдите! - раздался высокий женский голос из-за двери.

Он повернул ручку и …

… Начал кричать почти сразу, ослепленный мгновенным осознанием существования таких

форм страха, перед которыми бессилен любой барьер равнодушия, воздвигаемый

человеческим мозгом. Такого ужаса, рядом с которым сама смерть кажется лишь

послеобеденной прогулкой в парке, смертельная болезнь - не более чем легкой простудой, утрата близких - шуткой телевизионного комика.

Он орал, ощущая, как набухли вены у него на шее, как приливает кровь к голове, и

надеялся, искренне надеялся на то, что с ним случится удар и он умрет на месте и

провалится в вечную тьму, и не воскреснет никогда, и не вспомнит ту мерзость, что

улыбалась ему.

Он пытался закрыть глаза, но не смог, парализованный зрелищем, пытался выцарапать их, но осознал, что его руки более не повинуются ему. Крик, рвущийся из легких, угасал,

поглощаемый густым мраком, и вот он – дрожащий и окровавленный, стоит, широко

раскрыв рот, и внемлет.

- Ты… пилигрим при дворе Хаоса, - прошелестел монстр.

В неровном гнилом свете, источаемом мириадами извивающихся белых грибов, черные,