Calypso - В среду пошел снег

живет только после смерти родителей. Только смерть дает жизнь.

Анна Михайловна оглянулась на Светлану, но вместо нее перед ней предсталоувидела

членистоногое существо с огромными сияющими зелеными глазами. В одной из тонких

лап создание сжимало золотую иглу, в которую продета была сияющая нить. В другой -

ножницы.

- Ваш гобелен вышит, Анна Михайловна. Осталось сделать окантовку. Мы называем это

backstich. – существо улыбнулось, и в жутких глазах его Анна Михайловна увидела тысячу

солнц и миллионы планет, все в одном и одно во всем.

- Ну что же, Анна Михайловна. Выбор за вами.

Не оглядываясь женщина поспешила в комнату. Раскрыв широко руки, обняла чучело сына

и ощутила, как иглы его души впиваются в ее жизнь, высасывая ее без остатка. За окном

стало быстро темнеть. Гигантское крыло заслонило собою ткань окна, и в последнее

мгновение Анна Михайловна увидела завершенный сверкающий гобелен своей жизни.

Опустился занавес.

… Лицо Светланы залилось нежным румянцем. Она наклонилась, походя сорвала

травинку, что проросла между плитками мостовой и, не глядя на собеседницу, вполголоса

произнесла:

- Не так все, Анна Михайловна. Боюсь вас обидеть невольно, но вы не правы в данном

вопросе. Вышивкой можно прекрасно прокормить и себя, и мужа, коль он непутевый

бездельник.

- Прошу прощения?

- Ах, милая Анна Михайловна, я же пошутила! Уж вашего сына бездельником никак не

назовешь! Он и денег-то от меня никогда не примет. Такой, право, гордец! Впрочем, за это

я его и люблю.

Суровое лицо Анны Михайловны смягчилось немного. Она даже улыбнулась, неловко

правда вымученно, словно лицевые мускулы у нее были атрофированы.

- Да… Сережа такой. С детства таким был. Гордый мальчик. Ведь я, Света, даже и не знаю, чем он промышляет. Порой жутко становится… Как-то спросила его, Сережа, говорю,

может бросить тебе эту… эту… - женщина запнулась на полуслове, враз потерявшим

осмысленность взглядом уставилась на противоположную сторону аллеи, там где

резвилась веселая болонка, вцепившись зубами в поводок, стараясь вырвать его из рук

полной хозяйки. Анна Михайловна схватилась за грудь и, скрипнув зубами, осела на

землю.

Солнечный свет навеки запечатлелся в сетчатке помутневших глаз.

А голубь-исполин по ту сторону сновидений воспарил над спящим людским

муравейником и снова взмахнул крылом. И снова. И снова.

Из Тьмы

Зачем я живу? Ради чего топчу землю, набиваю брюхо дарами ее? Кто я? Есть

ли во мне божественная искра, или это огонь болотный пожирает мое сердце?

Я горю? Тлею? Дышу ли я, или даже дыхание мое иллюзорно? Что есть

истина? Что есть человек?

Великанов порхал, как бабочка, по кабинету и кричал, исходил криком, но

внутренне, тихонько. То и дело он подбегал к окошку и, заламывая руки, с

тоской глядел на пейзаж вид , открывавшийся его взору внизу . Там, внизу , на

детской площадке, в песке песочнице возились дети. Сверху они казались

крошечными, несуразными фигурками , будто вырезанными из мокрого

картона. На миг Великанову представилось, что не дети это куролесят в

песочнице , но неутомимые старики с метровыми сизыми сивыми бородами

упражняются в вольной борьбе.

«Сегодня особенный день, - подумал он, - сегодня множественность моей

жизни войдет в сингулярную фазу. А ведь я знал, чувствовал!»

Он отвернулся от окна и мелким шагом засеменил к столу. Присел на краешек

кресла, задом ощущая метафизику сиюминутности, осторожно побарабанил

пальцами по полированной поверхности стола, помычал в усы.

-Ту-ру-ру… Ту-лу-ру…

Вскочил порывисто и снова заходил по кабинету, то и дело подскакивая в

нетерпении.

«Однако, позвольте! - думалось ему, - отчего это сегодня и именно сегодня

день выдался настолько необычным, что даже воздух в кабинете кажется

наэлектризованным? Что такого дивного произошло в глубине вселенной?

Откуда это вязкое ощущение в груди?»

-Я избранный! - взвизгнул Великанов победно.

Он резво резко скакнул к столу и подхватил телефонную трубку.

-Яша! Яков Степаныч!

-Слушаю вас, Андрей Владимирович, - прогудела трубка.

Великанов вдруг слегка опешил. Пригрезилось ему, что в соседнем кабинете

никого нет. Ни Якова Степановича, ни девочек, а сидит там невероятных

размеров комар и гудит в трубку сонно.

Он мотнул головой, отгоняя морок, и, уставившись на микротрещины в