Calypso - В среду пошел снег

Светлана вздрогнула и остановилась.

- Света! - закричала полумертвая от ужаса Анна Михайловна, - что же ты стоишь, Света!

Заклинаю тебя, не ради меня пусть, но ради Сережи! Они же нас… настигнут!

Светлана ничего не ответила, лишь вырвала руку из пальцев свекрови и повернулась к

преследователям лицом.

Полная дама в окружении Вышивальщиц, взобравшись на скамейку, в мутном,

мертвенном свете, что саваном укрыл аллею, широко раскрывала рот и делала пассы

руками. Вокруг нее Вышивальщицы стояли на коленях, запрокинув головы. На лице

каждой из них мостились устроились два, три, пять голубей. В отдалении припал к земле

привязанный к заборчику карлик. Неподалеку слышался заливистый лай болонки,

впрочем, саму ее не было видно. Дальний конец аллеи загромождала огромная, будто

сотканная из мертвого света, туша голубя-исполина. Размерами он был с крупного слона.

Голубь водил головой, мостился топтался так, что под ним стонала земля, но не взлетал с

места, лишь топорщил перья.

Светлана бесстрашно внезапно вскинула руки и принялась рисовать, словно вышивать, в

воздухе картину. Ее пальцы так и мелькали, оставляя за собой слабо светящийся свет.

В ответ толстая женщина выкрикнула что-то гортанным голосом, и голуби, снявшись с

лиц Вышивальщиц, понеслись в сторону проулка.

Анна Михайловна в ужасе смотрела на то, как сонмы голубей, застилая небо,

приближаются к ним. Голубь-гигант на другом краю аллеи басовито клокотал.

Не долетая нескольких метров до Светланы, чудовищные птицы натыкались на

невидимый заслон. Раз за разом, снова и снова пытались они пробиться сквозь стену,

вышитую в ткани пространства, но разбивались об нее и падали замертво у ног девушки.

- Пойдемте, Анна Михайловна, - прошептала Светлана, горячо стиснув руку женщины, -

не годится на это смотреть. Мы запечатали проход, но это лишь временная отсрочка.

Вышивальщиц это не остановит… Они все равно найдут вход. В конце концов, Ясь может

воспользоваться гобеленовым стежком, и тогда уж… Тогда уж нас ничего не спасет.

Повернувшись, они побежали в смрадную тьму проулка. За ними летел мертвенный вой.

Пробежав несколько метров по гулкой мостовой, Светлана внезапно свернула в

полуоткрытую дверь подъезда с корявой надписью «Лева» на правой створке. Силой она

потянула упирающуюся, оторопевшую Анну Михайловну следом.

В подъезде, в душном и темном тамбуре пахло мочой. Забежав вглубь, Света

остановилась подле у лестничного пролета и уселась прямо на нижние ступеньки. Анна

Михайловна, не заботясь о приличиях, присела рядом и тупо уставилась в пол. Наркоз

стресса отпускал ее, уступая место чистому ужасу. Ее начала бить крупная дрожь. Она

старалась не смотреть в сторону выхода, опасаясь, что вот-вот послышится клекот, и

кошмарная голова голубя-голиафа вышибет дверь и потянется к ней клювом.

Светлана тронула ее за руку. Вздрогнув, женщина вперила в нее безумный взгляд.

- Анна Михайловна, - прошептала Светлана, успокаивающе поглаживая ее руку, - не

убивайтесь вы так, прошу. Ведь это ничего не изменит. Все останется так же, как и было.

А нам повезло! Мы здесь на некоторое время почти в безопасности.

- Я… - Анна Михайловна беспомощно посмотрела на девушку, - не понимаю…

- Разумеется, и нечего здесь понимать. Просто примите как есть.

- Этот… голубь… - выдавила из себя женщина и затряслась.

- А что голубь? Ну, голубь! Ну и черт с ним, с голубем! Мало ли голубей на свете. Я вас

прошу, заклинаю вас, не думайте об этом и даже в мысли свои этот образ более не

пускайте. Он вас сожрет изнутри.

Девушка встала и нервно принялась мерить шагами широкий тамбур.

- Эти твари… Они сильны. Поезд Крумоворот… адские гончие, существа, один лишь

волос которых толще вселенной. Их нельзя недооценивать. Но с другой стороны, чем я

хуже? Мы тоже не лыком шиты, Анечка! - она повернулась к ошеломленной женщине и

развратно фамильярдно подмигнула. - Мы им еще покажем. «В бананово-лимонном

Сингапуре, урре…» - она отрешенно поглядела на лестницу и вдруг, неистово схватив

Анну Михайловну за руку, зашептала срывающимся голосом:

- Нет тьмы, кроме той, что внутри нас. И нет тьмы чернее предрассветной. И ночи нет -

это лишь ночь, что в наших душах, вырывается порой и сквозь сито этого мира отрезает

солнце от земли. Коль человека не будет на планете, то и ночи не будет, и страха, и боли.