Unknown - 7f4e8b64-5b06-4464-8069-7c0694bf4f77 out

— Здесь руны... Колин, иди посмотри.

Розье подошел ближе. Из нас всех только он и Том изучали руны и хотя бы немного в них разбирались.

— Черт его знает, что здесь написано… Надо в словаре посмотреть. Какой это век, интересно?

Том пожал плечами:

— В любом случае нож намного старше сундука и тряпок. Похоже, интересная штука, раз так старательно прятали...

— Так я его записываю? — Колин вытащил из кармана карандаш и тетрадь.

— Подожди, — Том повертел нож в руках. — Я хотел бы взять его себе, если никто не возражает.

Он обвел нас взглядом. Я пожал плечами, Эйвери кивнул. Розье остановил карандаш, рвавшийся что-нибудь написать.

— Конечно. Мы же договаривались, что любой из нас может выкупить находку.

Том склонил голову набок, рассматривая нож.

— Я думаю, Борджин дал бы за него примерно сотню... Ладно, будем считать, что две — для ровного счета. Никто не против?

— По-моему, ты его здорово переоценил, — сказал Розье.

— Неважно. Спиши, пожалуйста, с моего счета двести галлеонов в общую кассу. Да, и отсчитай Рэю как нашедшему одну четвертую из них.

— Это же ты нашел! — запротестовал я.

— Ты разобрал сундук, — возразил Том. — Я бы умер над ним от пыли.

Он опять взглянул на нож:

— Я дал за тебя хорошую цену. Пойдешь ко мне?

Нож не ответил, но не сделал и попытки вырваться из руки.

— Значит, договорились, — подытожил Том и быстро коснулся ножа губами через маску. Потом наколдовал ножны и вложил его туда. — Все, пошли, а то время уже позднее. Тимоти, ты завтра с утра почистишь серебро, потом я прикину примерную стоимость и отправлю его Борджину.

Все двинулись к выходу. Я задержался, чтобы сложить шторы и скатерти обратно в сундук. Уже у двери снял перчатки и маску и спрятал их в ближайший шкаф, обернулся на пороге.

Лампы в Исчезающей комнате гасли одна за другой, но все еще было очень светло — в окно с решетчатым переплетом светила полная луна.

***

На следующий день, в субботу, у нас был выходной в Хогсмиде, и я проснулся, полный самых радужных надежд. За окном был неяркий зимний день; кусты и деревья вокруг школы покрывал иней. В школе царило праздничное, предрождественское настроение. После завтрака я нашел Джейн и позвал ее с собой в Хогсмид. Но она как-то странно замялась, а потом ответила, что вынуждена отказаться.

— Рэй, понимаешь, я уже договорилась с Боббином. Он зачем-то хочет меня повидать и приедет сегодня в Хогсмид...

У меня как будто что-то оборвалось внутри. Я машинально сказал, что, конечно, все в порядке, повернулся и ушел.

Было совершенно ясно, что это означает. Вряд ли "Берти" собирался к Джейн с деловым визитом — иначе мое присутствие ей бы не помешало. Выходит, тут что-то более серьезное...

Что ж, это должно было случиться. В конце концов, я сам был виноват. Мне давным-давно следовало сделать ей предложение. Никакая девушка не станет ждать бесконечно... С другой стороны, я не мог сейчас жениться — с такими долгами я был не в состоянии содержать семью. А значит, не было и смысла признаваться Джейн в любви. Все равно ее родители не дадут согласия и только с позором выставят меня за порог. Этот Боббин, наверное, неплохой человек, и вдобавок не бедный. Она будет с ним счастлива, так что все хорошо...

Но как бы я себя ни уговаривал, на душе все равно было тоскливо. Я все-таки отправился в Хогсмид вместе с нашей компанией, но первым человеком, кого я увидел в «Трех метлах», была Джейн. Она сидела рядом с Боббином, который ей что-то оживленно рассказывал, и улыбалась. Я вжался в угол за рождественской елкой, а потом незаметно выскользнул на улицу. Отправился в "Кабанью голову" и нагло, средь бела дня, потребовал у бармена огневиски — как ни странно, мне его даже продали.

В два часа дня в "Кабанью голову" должна была прийти Милки. К ее появлению я был уже изрядно пьян, хотя еще держался на ногах. Милки явилась сияющая, гордая своей новой синей шляпкой и пальто с блестящими пуговицами. У меня был для нее подарок — теплые замшевые перчатки, — и Милки нежно поцеловала меня в щеку. От запаха ее духов, сладких до приторности, кружилась голова. Я спросил Милки, не хочет ли она на часок подняться наверх. Немножко поломавшись, она согласилась, и бармен, хмуро поглядывая на нас, взял деньги и передал нам ключи от одного из номеров.

Комната оказалась не менее убогой, чем все остальное в баре. Обои отставали от стен, постельное белье посерело от бесчисленных стирок, а ковер на полу протерся до дыр. Милки это, правда, не смущало, меня тоже, и мы начали целоваться, еще не успев запереть дверь. Но когда дошло до дела, я впервые за недолгую историю своего общения с женщинами потерпел постыдное и абсолютное фиаско. Милки, надо отдать ей должное, проявила деликатность и очень старалась помочь, но, что бы она ни делала, ничего не выходило. Может, потому, что я был пьян, может, по другой причине.