Unknown - 7f4e8b64-5b06-4464-8069-7c0694bf4f77 out

На "пиктском субстрате" у меня началась истерика от смеха. Нотт посмотрел на меня осуждающе — мол, сам невежда, еще и другим мешает. Том принялся учить его каким-то заклятьям по-гэльски. Моуди сказал, что от такого грубого английского произношения все местные фэйри заткнули бы уши и разбежались, а потом стал показывать, как правильно. Правда, сам он гэльского почти не знал, поскольку происходил из низинной Шотландии, где все говорят по-английски. Так что получалось ненамного лучше.

В конце концов в иллюзорное окно спальни ветром швырнуло пригоршню снега, и Моуди сказал, что заклятие сработало.

— Попомните мои слова, завтра будет невиданная буря...

Он хотел уже уйти, но Нотт вцепился в его рукав и предложил на пару исполнить несколько шотландских народных песен. Тут я уже не выдержал и сбежал. Вслед мне из спальни неслось пение — исполнители безбожно фальшивили, а слов никто толком не знал, зато оба вкладывали в дело всю душу.

Позже Том рассказал мне, что видел на острове Скай:

— Необычное место, — говорил он, когда мы ночью сидели вдвоем в его подсобке. — Там очень мало жителей, а волшебных семей всего две: Маккинноны, но они на юге острова, и Робертсоны. Хотя этих осталось раз-два и обчелся. Старший брат Минни давно уехал на материк, кто-то из дядей — в Америку. Остальная семья живет в доме на побережье. Дом каменный, а крыша из дерна, как строили в средневековье… Я тебе говорил, что у Минни нет отца? Он утонул, когда она была еще маленькая. А дома всем заправляет дедушка, хотя он уже очень старый. Давно с кресла не встает, даже Accio у него не получается, но вот поди ж ты... Он местный лэрд[8], и все его очень уважают, хотя у них всего клочок земли да стадо коз. Зато на острове можно колдовать, не скрываясь. Местные жители знают, что Робертсоны — волшебники. Там вообще Статут о секретности не слишком соблюдается. В таких богом забытых уголках магия никого не смущает.

— И как они тебя приняли?

— Хорошо. Я чем-то понравился деду, да и он мне. Такой потрясающий старик... Мы с ним все время разговаривали о политике. Все Робертсоны — потомственные бунтари. Где заварушка — там и они. Когда дедушка Минни еще учился в Хогвартсе, он пытался сбежать и поучаствовать в парижской революции 1870 года. Кстати, он сказал, что именно после французских событий ввели запрет на магию несовершеннолетних. В Париже на баррикадах половину составляли студенты Бобатона, и наше Министерство испугалось, что такое случится и у нас. Так вот, революцию деду Минни повидать не удалось, зато он попал на войну за независимость, когда шотландские волшебники пытались отделиться от Министерства. Тогда ему еще и двадцати не было. Потом скрывался от авроров, бежал в Ирландию, когда вернулся — поймали; отсидел три года в Азкабане, вышел по амнистии... Потом украл свою невесту, то есть бабушку Минни. Ее пытались выдать за другого, но он похитил ее прямо со свадьбы, а заодно прихватил министерского чиновника. Приставил ему палочку к горлу и заставил произнести брачную формулу. Потом увез жену в тайное укрытие в горах, а когда ее отец и братья через полтора месяца их разыскали, отбивался, пока они не разрушили взрывом стену. Его хотели убить, а ее вернуть домой, но выяснилось, что она уже в положении... Кстати, — Том засмеялся, — дед настаивает, чтобы мы с Минни поженились уже этим летом. Сейчас, в военное время, разрешение на брак дают даже несовершеннолетним. "И смотри мне, парень, — говорит, — попробуй только обрюхатить ее до свадьбы!". Я, конечно, сказал: "Да как вы могли подумать?", — но он меня и слушать не стал. "Что ж, — говорит, — я не вижу, к чему все идет?".

Я подумал, что дед был, пожалуй, не так уж неправ. Между Томом и Минервой действительно чувствовалось электрическое поле, как в насыщенном озоном предгрозовом воздухе, когда еще несколько секунд — и начнут бить молнии. Дело было даже не в естественном влечении двух молодых здоровых людей, вынужденных в силу дурацких условностей хранить целибат до свадьбы. Это было совсем другое. Оба хорошо умели сохранять внешнее спокойствие, но по мимолетным взглядам, по наклону головы, по тому, как они не решались даже коснуться друг друга и старательно сохраняли дистанцию во время разговора, как один мгновенно оборачивался, когда другой еще не успевал его окликнуть, по тому, как у Минервы менялся голос, когда Том был рядом, — становилось ясно, что их тянет друг к другу, как железо к магниту. Психологически они уже были одним целым, и рано или поздно целое должно было соединиться и физически. Противостоять этому — что дед Минервы, должно быть, прекрасно понимал, — было так же бессмысленно, как надеяться, что морской прибой не тронет прибрежные скалы, а сухой хворост не вспыхнет, если поднести к нему огонь.