С этого момента я уже не сидел с мрачным видом на уроках, не срывался на однокурсников. Стал смеяться и вести себя так, словно ко мне вернулась надежда. Никто не знал, что всем этим я был обязан жемчужно-серому туннелю, с которым уже так сжился, что считал его лучшим другом. Туннель отделял меня от мира. Он вел куда-то далеко-далеко, где меня не будет, где прилив смоет меня, словно башенку из песка, и наконец наступит покой.
Существует обывательское представление, что, мол, "грань переступают" только эгоисты и истерички, не думающие о своих близких. На самом деле это совершенно не так. Я помнил о маме, но был уже в таком состоянии, когда мне стало все равно. Мои проблемы казались неразрешимыми, помощи ждать было неоткуда — а если меня не будет, маму, по крайней мере, никто не тронет. Да, она потеряет дом, но всегда сможет переехать к тете Мирабел. Зато ее не навестит никто из Ночного. Краем сознания я понимал, что маме в этой ситуации не будет никакого дела до дома, что удар может оказаться для нее разрушительным — но все равно ничего не мог поделать. Я слишком устал, чтобы что-то чувствовать, я уже сделал шаг в серый туннель, и мне хотелось только свернуться калачиком на его теплом полу — и спать.
Больше всего времени ушло на то, чтобы придумать, как сделать случившееся похожим на несчастный случай. Мне казалось, что так маме будет легче. Меня притягивала Астрономическая башня, и однажды я подумал, что проще всего будет сбросить оттуда телескоп, а потом прыгнуть самому, чтобы казалось, будто я его уронил и слишком сильно наклонился через парапет, пытаясь призвать обратно с помощью Accio. Потерял равновесие, вот и все.
Оставался, конечно, риск, что сработает стихийная магия, но тут уж ничего нельзя было сделать. Если бы я играл в квиддич и у меня была своя метла, можно было бы набрать большую высоту и прыгнуть оттуда, чтоб наверняка. Но метлы у меня не было, а на школьной можно было подняться разве что на сорок-пятьдесят футов.
Чтобы отсечь себе путь к отступлению, я напросился на дополнительные занятия по астрономии — так можно было получить разрешение ходить на башню по ночам во внеурочное время. Главное было не струсить в решающий момент. Впрочем, это не должно быть страшно. Не страшнее, чем прыгнуть вниз с высокого обрывистого берега Дервента.
***
Том в это время доставал меня, пожалуй, больше всех. Он вбил себе в голову, что хочет научиться легилименции и окклюменции. Натащил кучу книг из Запретной секции, но читал их только в спальне, чтоб не демонстрировать свой интерес перед всем факультетом. Официально в Хогвартсе легилименцию никогда не преподавали. На этот счет были строгие министерские правила — изучать ментальную магию можно только в высших учебных заведениях или на специальных курсах, а потом нужно обязательно получить лицензию и зарегистрироваться. А то, что в качестве партнера Риддл выбрал меня, тоже было, в общем, неудивительно — я и так знал о нем то, что Том предпочел бы держать в тайне.
Я не хотел с ним заниматься. Я хотел, чтоб от меня все отстали. Я боялся, что он увидит у меня в голове намерение совершить самоубийство. Потом все же решил попробовать — в конце концов, как я уяснил из пособия для начинающих, "увидеть" в сознании другого человека планы и замыслы куда сложнее, чем уже свершившиеся события.
Для занятий нам приходилось прятаться — выбирать время, когда в спальне никого не было, искать пустые классы, стараться, чтоб не застукали другие ученики, преподаватели или привидения. Сразу же выяснилось, что просто все только в теории: взмахнул палочкой, сказал: "Legilimens" — и пожалуйста, лови волну. У нас же поначалу выходило меньше, чем ничего. Мы таращились друг на друга, словно играли в гляделки, но, кроме головной боли и рези в глазах, ничего не получалось. Том стал злиться — он всегда злился, когда ему что-то не удавалось. А я хотел, чтоб он отстал от меня, но это было невозможно, Том прицепился, словно клещ.
Однажды мы укрылись для занятий легилименцией в каморке Прингла под лестницей первого этажа. Там было полутемно, только через щели в двери падали полосы света из холла. Вокруг громоздились швабры, поставленные одно на другое ведра, ящики с брусками мыла и побелкой, а за дверью носились, поднимая страшный гвалт, первокурсники — шла большая перемена. Я пытался уйти, потому что обещанные Томом "каких-нибудь десять минут" давно прошли, а мне хотелось успеть на обед. Но в этот раз Риддл перешел уже все пределы. Он просто блокировал мои попытки выйти. Отбрасывал от двери, как котенка.
Читать дальше