— Чего? — шепчет Гарри, заворожённый его словами.
— Что рано или поздно ты выйдешь из-под контроля, испортишь ему всю игру и, в конце концов, займёшь его место. Пусть Дамблдор и не алчен до власти, но он привык держать всё под своим надзором. А ты мог спутать ему все карты, — Риддл снова кладёт ладони на его грудь и осторожно поглаживает. — А здесь, как видишь, я не ограничиваю ни твою свободу, ни твою самостоятельность.
— Однако за её проявление вы велели меня наказать.
— Да, — с улыбкой кивает он. — Потому что у каждого поступка есть последствия. И об этом нужно помнить, принимая решения.
Несколько раз Гарри моргает, уставившись на риддловское плечо.
— Значит, — медленно начинает он, — вы довольны, что я сделал самостоятельный выбор, но наказали меня за то, что я его сделал… — он беспомощно умолкает, глядя на него уже в упор.
— Именно, — усмехается Риддл.
Гарри качает головой.
— Вас порой не поймёшь: хвалите вы или ругаете.
Риддл театрально закатывает глаза и со вздохом отклоняется назад.
— Хвалить-ругать, — поморщившись, повторяет он. — Гарри, как ты можешь жить на таких контрастах? Почему у тебя одни только крайности: хорошее-плохое, белое-чёрное, да-нет? Это исключительно гриффиндорский твердолобый подход.
— Ну я же гриффиндорец, — ухмыляется Гарри.
— Нет, Гарри. Ты закончил школу два года назад. Ты больше не гриффиндорец, ты — взрослый самостоятельный человек. И я даже не представляю, сколько ещё должно пройти времени, чтобы ты это понял.
Риддл раздражённо ставит флакон на тумбочку, слезает с кровати и уже собирается уходить, но тут Гарри, окончательно наплевав на все нормы приличия, хватает его за прохладное запястье, и он удивлённо оборачивается.
— А зачем вам это? — в лоб спрашивает Гарри, не разжимая пальцев. — Зачем вам нужно, чтобы я это понял?
— Потому что я хочу этого, — отвечает Риддл, не делая попыток высвободиться.
Гарри смотрит ему в глаза, но думает вовсе не о том, что услышал. Он не может понять, почему вообще решился дотронуться до Риддла и почему до сих пор не отпускает его руки. Словно в ответ на его мысли, кончики пальцев начинает слабо покалывать, а затем прохладная лёгкая волна медленно ползёт от запястья к локтю. Дыхание сбивается, и его обнажённая грудь вздымается всё чаще. Отклик чужеродной магии пугает его, как и раньше, но вместе с тем появляется непреодолимое любопытство: сколько ещё он сможет продержаться, не отнимая руки? Риддл стоит и смотрит в глаза, не двигаясь, и Гарри гадает: чувствует ли он нечто подобное? Волна магии минует локоть и поднимается к плечу, а потом стремительно и резко вливается во всё тело, растекаясь воздушным прохладным пятном по груди и животу. Тут же боль в ранах стихает, словно он сунул ошпаренную руку в снег. Волна спускается ниже, обволакивая пах и ноги, и у него начинает кружиться голова, как будто он залпом осушил стакан огневиски. Эти ощущения сложно передать словами: это похоже на эйфорию, захватившую каждую клеточку тела. Гарри долго борется с собой, но потом сдаётся и блаженно прикрывает глаза. Ему кажется, что с каждым новым вдохом у него словно раскрываются лёгкие: дышать становится всё легче. Боль в груди исчезла, а в мыслях воцарилась умиротворяющая пустота.
Но вдруг всё резко заканчивается: Риддл высвобождает руку из ослабевших пальцев. Приятная прохлада мгновенно исчезает, жгущая боль возвращается, Гарри морщится и открывает глаза. Руки Риддла сложены на груди, а во взгляде появилось что-то странное, и Гарри не удаётся понять, что именно, потому что он разворачивается и подходит к двери. И лишь там, обернувшись, произносит:
— Этот бальзам не снимет боль, лишь заживит раны. Но у тебя останутся шрамы, которые я запретил сводить Северусу. Они навсегда впечатаются в твою кожу. Потому что я хочу, чтобы ты помнил.
Риддл покидает комнату, оставив его в полном недоумении от всего произошедшего.
***
После его ухода Гарри ещё долго лежит и просто пялится в потолок, собирая мысли по кусочкам. Сейчас его занимает вовсе не то, что говорил Риддл, а собственные ощущения. Кажется, Дамблдор всё-таки был прав: магия Риддла настолько влияет на него, что ему тяжело справляться со своими эмоциями. Ощущения от простых прикосновений похожи на сильный наркотик, который медленно отключает разум, а больше всего он боится потерять над собой контроль. Значит, контакты с Риддлом нужно свести к минимуму. Правда, как это сделать, если он поставил своей целью подобраться к врагу как можно ближе? Может, нужно было плюнуть на всё и аппарировать из Лютного переулка к штабу, когда была такая возможность? С другой стороны, терять уже нечего, значит, он обязан рискнуть.
Читать дальше