Л. (предположительно) - Соня в царстве дива

„Есть у нас, знаете, около дома, премиленькая собачка," начинает Соня. „Вот уж понравилась бы вам! Глазки у нея быстрые, острые; шубка темная, кудрявая и уж каких, каких штук она не знает! Хозяин ея, наш староста, не нахвалится Жучкой. Такая, говорит, смышленая, полезная, за сто рублей не отдам. В амбарах у него всех крыс, да мы...."

„Ах, батюшки, что же это я опять!" остановилась Соня. И жалко, и совестно ей. „Ах, какая досада, опять я вас нечаянно обидела!" Соня оглянулась на мышь, видит—удирает от нея мышь, что есть мочи и такую подняла плескотню в луже, что страсть! Тогда Соня тихим, мягким голосом стала ее к себе звать. „Мышка, душенька, пожалуйста, вернитесь! Право не стану больше говорить о кошках и собаках —вижу теперь как оне вам противны."

Мышь на эти слова, тихо стала подплывать к Соне. Лицо у нея было бледно, как смерть (верно со злости, подумала Соня); и говорит мышь дрожащим голосом: „Выйдем на берег, там я разскажу тебе повесть моей жизни, и ты поймешь тогда, почему я ненавижу кошек и собак."

И пора было выбираться из лужи: в ней становилось тесно. В нее навалилось бездна всякаго народа: были тут и утка, и журавль, и попугай, и орленок, и кого только не было! Соня поплыла вперед, все за нею, и целой партией выбрались на берег.

Игра в горелки

Престранное собралось общество на берегу. Птицы все растрепанныя, хохлы взерошенные, перья болтаются по бокам; звери прилизанные, шубки мокрыя насквозь, с них льет, течет, и все они, нахохленные, надутые, глядят сентябрем.

Первым делом надо было обсушиться. Стали об этом держать совет, Соня тут же с ними толкует, разсуждает, ни мало не конфузясь, точно век знакома с ними. Она даже пустилась с попугаем в спор, но он скоро надулся и зарядил одно: „я старше тебя, стало-быть и умнее тебя." А насколько старше, не хочет сказать. Так Соня видит, что ничего от него не добьешься и замолчала.

Тогда мышь вступилась. Она, как видно, была между ними важное лицо. „Садитесь и слушайте", сказала она, „вы у меня скоро обсохнете.” Все разселись в кружок, мышь посередке. Соня жадно уставилась на нее. „Что-то она скажет", думает она, „поскорее бы обсохнуть, а то так холодно,—еще простудишься, пожалуй!"

„Ну-с", с достоинством начала мышь, - все ли на месте? Сухо же здесь, нечего сказать! Прошу покорнейше всех молчать. Было это в 12-м году. Мы с Наполеоном шли на Россию, хотели брать Москву. Я ехала в фургоне с провиантом, где ни в чем не нуждалась и имела очень удобное помещение в ранце одного французскаго солдата." Тут мышь важно принодняла голову и значительно оглянула все общество. „Полководцы у нас были отличные, привыкли воевать: куда ни пошлют их, везде побеждают. Пошди на Москву, сразились под Бородиным'”....

„Б-р-р-р", затрясся попугай—очень его ужь пробирало.

„Вам что угодно? Вы, кажется, что-то сказали?" - учтиво обратилась к нему мышь, а сама нахмурилась и сердито водит усами.

„Ничего-с, я так только", поcпешил отвечать попугай.

„Мне, стало-быть, почудилось”, отрезала мышь. „Так, дальше, продолжаю. Сразились под Бородиным, одержали победу, вступили в Москву зимовать. Все бы хорошо, не случись беды. Москва стала гореть, а кто поджег неизвестно. Русские говорят на французов, Французы сваливают на русских—кто их разберет. Я в то время жила во дворце и была свидетельницей всего,что происходило". И мышь опять значительно оглянула общество. „Ну, видит Наполеон, что плохо дело, собрал совет, много толковали и нашли.... Ну что, душенька, обсохла?" вдруг обратилась мышь к Соне.

„Нисколько, мокрехонька, как была", пригорюнившись, отвечает Соня.

„Господа", торжественно выступил тут журавль, „имею преддожить заседанию распуститься для принятия более энергических мер....”

„Говори по русски", закричал на него орленок, „из твоих мудреных слов я ничего не пойму, да и сам ты, чай, их, брат, в толк не возьмешь". И орленок засмеялся изподтишка; но это заметили другия птицы и поднялось хихикание.

„Я хотел только,в виду общаго блага, предложить игру в горелки - а впрочем, как будет угодно", несколько обиженно сказад журавль.

„Что же это за игра?" спросила Соня, и только потому, что ей стало жалко журавля, который после выходки орленка стоял сконфуженный.

„Чем пускаться в обяснения, лучше показать на деле", отвечал журавль и вышел на середину.

Он разставил всех по парам и не успел стать в свою пару, как пошла беготня без толку. Все побежали разом. Толкотня, путаница, и никто не разберет, кому гореть, кого ловить.