Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

Чечевицы — небо звездное,
в миске —
горсть,
прилетает ночью позднею
птица —
гость.

Тонкой струйкою крутится копоть свечи,
Замарашка устала — на корточках…
А скворец со двора осторожно стучит
коготком в кухонную форточку.

Он летал высоко в облаках дождевых
и обратно — дорогой привычной…
— Что за новости, скворка? — А он:
— Чив-чивик! —
Голосок у него чечевичный.

Не видала Золушка ничего:
ни сияющих гор, ни воды ключевой —
ничего! —
ничевод ключевых, ничеволков лесных,
ничевоздуха дальних морей,
ничевольности,
ничеВолхова,
ничевольтовых дуг фонарей!

Он к Золушке никнет,
садится на руку,
крылами повиснув,
головой ведет,

то флюгером скрипнет,
то мельницей стукнет,
то иволгой свистнет,
то речь заведет.

Картавит ласково
гортань скворца:

— Я летал до царского
дворца,
да не встретил царь
скворца.

Кипарис густой
в синь воздуха —
это будет твой
дом отдыха!

— Ты придумаешь, скворец,
сказки-странности,
от рассказа в горле резь,
сердце ранится…

— Я крылом лавировал,
видел
над страной
твоего
милого
на птице стальной.

— Эта выдумка, скворец,
в сказке скажется.
Если что со мною свяжется —
грязь да сажица…

А скворец в высоту
вновь торопится:
— Мне лететь на свету
по-над пропастью!

Коготком по плечу:
— Не забудь повести.
Ну, пора — лечу!
Привезу новости!

Через фортку прыгнул скворка
с песней-вымыслом…
Утомилась, — нету мыла
даже вымыться.

Два лица из рам недобрые —
это отчим и жена.

Сидит Золушка над ведрами,
чечевица вся разобрана
до последнего зерна.

Месяц выкатился мискою.
Ночь.
Черно.
Не разобрано бурмитское
звезд
зерно…

Чечевица скатилась — зернышко,
капля с крана упала в сон.
Ничего не видала Золушка,
а заснет и увидит все!

Вся забава у ней — руки в сон потянуть,
утомиться, уснуть и во сне утонуть.

Ноги сонные вытянуть
на простынке из ситца…
Что вчера не довидено —
то сегодня приснится.

Смотрят синие ведра,
веник с вьюшкой беседует.
Сны у Зойки с досмотром,
с «продолжением следует».

Кружка шепчется с хлебного коркой,
печь заглядывает под ресницы.
Все, что Зойке рассказано скворкой,
то и снится,
то и чудится,
то и кажется:

То Жар-птица, то карлик в дремлющей сказке,
то махнет самобранкой Шахразада-рассказчица.
Сны туманные, сны разноцветной раскраски!

Чудится Золушке: в красном камзолишке
принц! Шелестит шлейф, газ!
Лайковой лапою, перистой шляпою —
пусть закружит вальс вас!
Перьями павами, первыми парами…
Из-под бровей жар глаз!
Зала-то! Зала-то! Золотом залита.
Только с тобой весь вальс!
Кажется, светится, снится, мерещится…
В снег серпантином занесена
не просыпается;
и осыпаются,
сыплются,
сыплются,
блестки сна.

Возвращается с бала мачеха,
шубу меха морского сбрасывает,
лесным запахом руку смачивая.
— Кто понравился? — дочек спрашивает. —
Кто гляделся на вас?
Кто просился на вальс?

Как волны, взбегают по дочкам воланы.
— Нам нравится принц, загадали мечту.
— Ой, в ухе звенит! Исполненье желаний —
у принца мильон на текущем счету!

Сестры кружатся, а у отчима
вся манишка вином подмочена.

Много съедено ед,
расстегнулся жилет:
— Мне икается! — засутулился. —
Поскорее, жена,
мне пилюля нужна —
золочёная — доктора Юлиуса!

Пообвисли усы:
— Поскорее неси!
(Подбегает к аптечному улею.)
Нездоровится мне,
а пилюли-то нет!
Замарашку пошли за пилюлею!

Спится Золушке крепко
(а принц на пути
держит туфлю железными пальцами),
видит сон и боится, что будут будить,
так боится — не просыпается.

Спит,
упали на лоб золотинки,
улеглись ресницы в ряд,
прикорнули волосик к волосику,
на затылке спят.

Капля стукнуть боится,
а около мусора
сон тараканы обходят, ползя.
Струйка песчаная волоса русого
тихо,
часами течет на глаза.