Unknown - Книга без названия

Anything you can wear I can wear better. In what you wear I'd look better than you.

- А что, - спросил Эней, управившись с последним куском какого-то итальянского маринованного мяса, - у тебя с христианами?

Ванда, до того задумчиво созерцавшая рождественскую елку в углу комнаты, повернулась к нему. Вопрос был поднят именно ею, когда они лихорадочно раздевали друг друга и Ванда обнаружила на его груди крест. "Черт бы всех вас побрал!" - темпераментно сказала она, но, поскольку прекращать никто не собирался, вопрос так и остался открытым.

- То, что живете вы недолго, по крайней мере, у нас, - сказала она. - И умираете плохо. И меня это никак не радует.

- А, - Эней взял и себе апельсин. Они лежали пирамидкой, как пушечные ядра. Как раз того сорта, который он любил - с толстой и мягкой коркой, очень сладкой мякотью, которая разваливается на дольки словно сама по себе под весом собственной сладости. - Я испугался, что от меня ждут какого-то предельного ханжества.

- А от тебя можно его ждать?

- Не в этом вопросе.

- А в каком?

- Основные проблемы, - Эней разломил апельсин, - у людей нашей профессии возникают все-таки с шестой заповедью. А не с седьмой.

Ванда расхохоталась и сползла на сиденье. Эней сообразил, что по привычке пронумеровал заповеди согласно восточной, а не западной традиции. Привычка была полезная. Православие не запрещено.

- С пятой, - поправился он. - А то я смотрю, ты уже вообразила себе…

Ванда закивала с полным ртом и повернула к нему разломанный апельсин. Маленькие дольки теснились между большими, вызывая совершенно определенные ассоциации.

- Ты же, - сказала она, когда проглотила, - в каком-то смысле предоставляешь эскорт-услуги.

- В том числе. Время от времени - с летальным исходом.

Ванда сделалась серьезной.

- Ты швейцарец? - спросила она.

- Да что ты. Я русский.

Она запустила в него апельсином. Пришлось ловить. Вместе с ассоциациями.

Как удачно все-таки сложилось. Можно и дальше держаться в рамках исландской правдивости. Можно сказать:

- Ты же понимаешь, даже если это правда - я все равно отвечу "нет".

А это было настолько близко к правде, насколько вообще могло. Год назад его вербовали в швейцарскую гвардию. Их всех троих вербовали. И если бы у Энея не было "Луны", если бы он был просто отставным боевиком ОАФ, разошедшимся с руководством по земельному вопросу, он бы, вполне возможно, и согласился. Святой Престол - начальство уж точно не хуже прежнего, а умереть своей смертью ему не светит при любом раскладе.

А потом можно увернуться от летящих апельсинов (уже без ассоциаций), атаковать батарею противника и закончить бой под ёлкой - самым бесславным образом. Любовь с проецирующим эмпатом имеет свои теневые стороны: приходится делить не только экстаз, но и приступы заразительного хохота, который разобрал партнера при виде твоей хвостовой части в стеклянном шарике. Можно перенести боевые действия в "двуспальную" ванну и взять на воде реванш за все, что было проиграно на суше. Можно после этого нечаянно заснуть на предательски мягком губчатом подголовнике, в воде, которая чувствуется как невесомость, а не как жидкость, потому что автоматика поддерживает температуру тела. Проснуться от того, что воду спустили, вытереться махровым полотенцем, изображая недовольное ворчание и перебраться в постель, где среди сиреневых шелков, сиренево пахнущих сиреневой же лавандой, доказывать Ванде, что проступившие на боках негармонично красные и отчасти фиолетовые "стальные хризантемы" просто так страшно выглядят, но уже совершенно не болят; доказывать, пока ее вздохи не перейдут в стоны и вскрики - и потом вместе соскользнуть в сумрак, в дремоту, не расплетая рук и ног, не разжимая объятий, целуя то ее грудь, то шрам совсем рядом.

Можно все - потому что настанет утро, и в свои права вступит "нельзя".

Под тяжестью этого "нельзя" даже голова не хотела отрываться от подушки поначалу. Рука затекла. Любовники, засыпающие переплетенными в экстазе, просыпаются, морщась от боли в одеревеневших конечностях.

- Ох-хо… - Ванда потянулась и села. На ее щеке отпечаталась прядь волос. - Ты мне ногу отлежал.

Эней послушно принялся массировать ее ногу.

- Другую, - Ванда снова упала в подушки. - О-о, так!

- Это… ощущение того, что праздник закончился, - сказал он, - мое или твое?

- Ты догадался до того, как мы перешли на ты?

Он кивнул.

- Корбут... был единственным, кто продержался долго. Ни один мужчина не вынесет жизни с женой, которая и рада бы прибегнуть к обычной человеческой дипломатии - да не может. С женой, которая берет его любовь - и высыпает охапками под ноги зрителям, а ему оставляет свою усталость, исчерпанность, раздражение... Пять лет назад я поняла, что так нельзя. Неправильно. Несправедливо. Теперь я сама решаю, когда заканчивается праздник. Ты с твоей работой… ты хотя бы знаешь, о чем я.