Ника Батхен - Дары Кандары

сражаться, пока не упадешь в пыль… жаркую пыль пустыни, где визжат кони и режут воздух клинки,

гремят мамелюкские барабаны. Свирепые сарацины вопят «Амит! Амит! Смерть!», брат Гильом хрипит

«Бо-се-ан!!!», братья вторят ему хриплым ревом и смыкают щиты – вперед! Почему я не умер, не погиб

вместе с ними, Господи?!

Глухо бряцнул засов. Чужая рука коснулась ржавых петель, колыхнула дверь. Лантье устроил хитро –

не знающий тайны решит, что запоры не открывали лет сто, что на этом старом чердаке нет ничего, кроме

крыс, пыли и рухляди. Но вдруг слуга предал, вдруг подкуплен или ему угрожали?!

– Зачем вы трудились, батюшка? – раздался визгливый голос Мадлон. – Мы держим вино внизу, в

погребе, понимаете в по-гре-бе!

– Не кричи так, дочка, я ещё не глухой. У нас в деревне хозяйки хранили на чердаках колбасу,

подвешивали к стропилам целые связки.

– Здесь нет никакой колбасы, батюшка. Пойдемте в кухню, я налью вам горячего супа.

– С колбасой?

– Да-да-да, с колбасой!

…Батюшка – значит отец Мадлон, приехал навестить внуков. Лантье давно сирота. Обошлось.

Крышка сундука так и осталась приоткрытой. Брат Филипп, он же Филипп де Раван, рыцарь ордена

Храма, последний уцелевший из командорства Вилледье, поудобнее повернулся в своем убежище, почесал

изъеденный блохами живот и прикрыл глаза, погружаясь в привычную дрему. Он старался спать больше –

это облегчало тоску. Проклятые мыши сгрызли «Завоевание Константинополя» и засаленный список

Горация, других занятий в убежище не находилось. Руки и ноги слабели – шаги на чердаке могли услышать

снизу, поэтому приходилось лежать или сидеть.

Иногда, безлунными ночами, Лантье выводил бывшего господина вниз, в маленький дворик –

подышать дымным воздухом Эланкура, потоптаться по чахлой траве, подставить лицо дождю. Пару раз,

повинуясь мольбам вперемешку с приказами, доставал книги. Случалось, забывал принести еду или в срок

опорожнить поганое ведро. Филипп подозревал, что слуге приятно показывать свою власть над когда-то

всесильным тамплиером в белом плаще, но тут же гнал от себя подлые мысли – если его найдут, Лантье

разделит участь с хозяином. Убежище стоило рыцарю немало золота, но подлинная преданность за деньги

не покупается…

– Какая наивность, прекрасный Филипп! Твой тезка как побитый щенок прибежал к дверям Тампля

просить защиты от взбесившейся черни, он без счета запускал руки в ваши сокровищницы – и чем вы,

благородные рыцари, отплатили королю за доверие? Целовали друг друга в уста и плевали с высокой

колокольни на святое распятие? – высокий, писклявый и в то же время удивительно нежный голос

потревожил пыльную тишину. Куча тряпок в углу зашевелилась, оттуда вылез белесый, полупрозрачный

младенец в размотанных пеленках, уселся на перевернутую корзину и начал болтать тощими ножками.

– Уймись, дитя, – пробурчал рыцарь, присаживаясь. – Ужели у тебя нет других дел, нежели

сквернословить на помазанника Божьего?

– Представь себе, нет, – ответил ребенок и захихикал.

Филипп улыбнулся в бороду. Это было безумие, заслуженный и закономерный кошмар –

разговаривать с призраком, с некрещеным младенцем, умершим лет за двадцать до его, Филиппа, рождения.

Рыцарь не был вполне уверен – существует ли скверный мальчишка на самом деле или мнится, кажется от

одиночества. Однако других собеседников на чердаке не нашлось.

Однажды, в канун Рождества, когда все домочадцы ушли на мессу, Филипп позволил себе прогулку

по чердаку. При свете тусклой масляной лампы он рассматривал балки и притолоки, трогал изъеденные

молью плащи, копался в грудах изломанной утвари, воображая – кому когда-то принадлежали вещи. Чья

маленькая ножка умещалась в кожаном башмачке с красными пуговками, чью массивную талию облегал

узорчатый пояс, для кого любовно расшивали бутонами нежный чепчик. Страшная находка таилась в ящике

для белья. Плетеная корзина, а в ней – туго спеленатое, иссохшее тельце. Ленты стягивают пеленки, мертвое

личико накрыто кружевным платком. Филипп поднял лоскут и вздрогнул, увидев, что безмятежно-голубые

глаза открылись, наблюдая за осквернителем. Тамплиеру случалось стоять под горящими ядрами катапульт,

держать атаку египетской конницы, пережить шторм в Средиземном море и ухаживать за чумными

больными. Но так страшно ему не было никогда в жизни. Перекрестившись, рыцарь выкрикнул «Изыди,