Мирза Раздолбаев - Тотал рекол. Жизнь третья.

— Вовка! Неужели ты не понял!? Понимаешь, нужно только понять, что ты уже там, куда ты хочешь попасть… Ну… как тот вчерашний старик в баре…

Над причалом светило утреннее солнце, нагревая асфальтовую гору. Прилетели две чайки. Одна продолжала кружиться, а вторая, сделав круг, приземлилась на кусок породы, чтобы проверить, нет ли там чего полезного, но кроме вони и грязи, ничего не было. Только асфальт.

По поводу того, как Кухтыль стал Кухтылем, существует много домыслов и легенд, но подлинной истории уже никто не помнит — давно это было.

Холодным августом 1984 года геологическое судно СРТ "Черкесск" с небольшой пробоиной, полученной во льдах Карского моря, пробиралось в тихое и спокойное устье Оби для пополнения запасов пресной воды, ремонта и отдыха экипажа. Командовал парадом тогда Миша Арбузов — совсем молодой и неопытный двадцатипятилетний, в меру талантливый и упитанный геолог — начальник рейса. Под бременем свалившейся на него ответственности, Миша, вооружившись большим биноклем, взятым у капитана на прокат, часами стоял на мостике и изображал давившее на него непосильное бремя помощи судоводителям и гидрографам. Это, конечно, его личное дело — ведь, каждый сходит с ума по-своему: во время длительных морских переходов, научной части экипажа делать особо нечего — народ занимался своим делом: писали пулю, плели мочалки, качали бицепсы или придумывали стихи. Арбузов же пытался держать марку — быть при деле. А как же иначе? Лицо гражданина начальника, это лицо рейса. И он ковал деловое. Не взирая. Если бы работа в Карском море принесла хоть какие-нибудь результаты, то полезная составляющая общественного труда в виде обработки полученных материалов возобладала, но нелетная погода вкупе со льдом разрушила все "громадьё планов". Кстати, фраза "планов громадьё" была любимой у Миши. Он произносил её обычно с сильным ударением на "Ё" и с французским прононсом. Старался, по крайней мере, рассчитывая таким образом затолкать поглубже свой характерный хохлятский акцент, проявлявшийся в случаях крайней нервозности. А тут, вроде как, и обстановка не давала никакого продыху — то лёд, то черпак льдиной отрежет, то коса сейсмоакустическая утонет… Вот, и стоял Михаил Арбузов со своим биноклем, повторяя для тренировки "бонжур, абажур, парашют". И "громадьё"

Пройдя вверх по великой реке около двухсот миль, капитан "Черкесска" решил подойти ближе к берегу, чтобы бросить якорь и встать спокойно на пару троек дней. А дело вечером было. Миша стоял рядом с мастером, естественно бдя по водным просторам в бинокль.

— Савельич! — Деловито пробасил Арбузов — Слева по курсу кухтыль плывет!

— Тебе, что, нужен?

— Да акустики жаловались, что последний продырявился, коса тонет у них. Давай поймаем?

Капитан взял микрофон матюгальника, перегнулся через ограждение мостика, поманил пальцем фигуру на баке и проорал:

— Боцман на мостик! Срочно!

Через минуту на мостик влетел Паша Залывский — тщедушный низенький человечек, но чрезвычайно популярный в кругах матросов за свои алкогольно-половые подвиги в портах заходов.

— Чо такое?! Мы же якоря фигачить будем или нет?

Мастер бросил косой взгляд на боцмана и добродушно пояснил:

— Да погоди ты с якорями! Тут молодой наш встречный план обязался выполнить. Видишь, вон, в паре кабельтовых, слева?

— Вроде кухтыль плывет?

— Во-во. Берем. — Сказал капитан. И добавил для матроса на руле — Влево давай и стоп машина!

— Понял. Ща нарисуем в лучшем виде. — Улыбнулся Паша и показушно щелкнул каблуками кедов.

Спустившись обратно на бак, боцман заорал на двоих матросов из швартовой команды невообразимым матом, размахивая руками. Те рванули за багром.

Кухтыль был упертый — его сносило гораздо левее и к берегу. Миша бегал то на нос судна, то на мостик, орал на боцмана и недовольно зыркал на капитана. Все свободные от вахты ловили каждое па этого импровизированного спектакля. Судно развернулось и погналось за кухтылем, который никак не хотел ловиться. Когда до берега оставалось около двухсот метров, на мостик ворвался вахтенный гидрограф с криком "Да вы охренели! Метр!", но было поздно — всеми десятью узлами судно влипло в грунт. На палубу с матом и грохотом опрокинулись все присутствовавшие. С носа послышался всплеск упавшего за борт матроса. Следом плюхнулся багор. Как и подобает, первым оклемался капитан с матюгальником: