Мирза Раздолбаев - Тотал рекол. Жизнь третья.

Со стороны американской части зала донесся звук разбившейся бутылки. Потом кто-то заорал. Послышался звук падающего стула. Такой же, но многократный звук донёсся и с английской стороны. Горбун продолжал играть. Вращая головой, чтобы определить направление, Миша прислушался. Похоже, что англичане что-то не поделили с американцами. Вопли и ругань уже слышались без перерыва. Не обращая внимания на мебель, Михаил рванул обратно к Вовчику. Мимо пролетел кусок стула и с грохот рухнул рядом с роялем. Музыка продолжала играть. Вокруг началось настоящее побоище — орали все. Уже слышался рёв Вовчика:

— А ты чего!? У, мать!..

К тому моменту, когда Миша добрался до места, уже не возможно было понять, кто с кем дерется. Вокруг летали бутылки и стулья. Кто-то заехал ему по спине ногой. Врезав какому-то мужику в челюсть, Михаил увидел Вовчика, которого пытались уложить два бугая в кожаных куртках. Миша схватил ближайший стул и с размаху скользящим ударом приложил две вражеские спины, при этом крича Вовчику:

— Падай! На пол! На пол! К выходу!

Вовчик понял и упал. Бугаи развернулись, но Миша тоже нырнул под дым и пополз между стульями. У выхода он стукнулся лбом о голову Володи.

— Блин!!! — Заорал Вовчик, — ты-то хоть!..

— Валим отсюда!

Быстро пробежав по ступеням вверх, они выкатились на улицу и помчались к ближайшим кустам. К "Жемчужине" с ревом и визгом подлетели четыре полицейские машины. Из них выпрыгнуло человек шесть с дубинками и наручниками наготове и кинулись внутрь.

— Во, блин, попили… — прошептал Вовчик, — надо быстренько уползать, пока и нас не замели.

Миша посмотрел на него и увидел, что у Вовчика подбит глаз, а разорванная майка вся в крови.

— Ты как?

— Да ничего — это не моя кровь, придурок какой-то приложился. Ему морду бутылкой располосовали. А я добавил. Козлы!

Через пару минут шум в баре стих. Появились полицейские, которые вели семь человек в наручниках. За ними бежал толстый человек в фартуке — видимо хозяин заведения и что-то им орал. Полицейские его не слушали. Запихнув арестованных в машины, они сели сами. Машины так же быстро уехали. Стало тихо. Человек в фартуке оглянулся, плюнул на асфальт и ушел обратно, что-то бубня под нос.

— Погуляли? — Спросил Миша, вставая с земли.

— Круто было, — Ответил Вовчик.

— Полетали…

— Что?

— Да это я так. Пошли домой.

Добравшись до корабля, герои прошмыгнули мимо сонного вахтенного и бегом спустились в каюту. Из телесных повреждений только у Вовчика был бланш под глазом и царапина на спине у Михаила — ерунда, короче. С одеждой сложнее: вовчикову майку выбросили в иллюминатор, утяжелив здоровенной гайкой, благо в каюте у моториста их всегда навалом, а штаны было жаль. Пришлось стирать в умывальнике, поскольку в судовую прачечную с такими лучше не соваться — мало ли кто кровь увидит. К полуночи раны были зализаны.

5

В семь тридцать раздалось привычное "судовое время". На этот раз Кухтыль с Вовчиком на завтрак пошли. В кают-компании сидело три человека, которые тут же повернули головы и вопросительно посмотрели на Володю: фиолетовый фингал сиял во всей красе.

— Подрались вчера с Кухтылём, — Сообщил он. — И помирились потом.

— Ага. — Подтвердил Миша — он фотоаппарат потерял с футболкой. И валюту.

— Да ладно уж! — Сказал Вовчик, повернулся к Михаилу, состроил подобие улыбки и дернулся от боли. — Морда болит.

— Ну, извини, друг — сам виноват. Проехали.

Позавтракав, они вышли на причал покурить. Через некоторое время к судну подъехали два автобуса. Щурясь от яркого солнца, Кухтыль наблюдал, как сначала из автобуса вывалился Шмеерсон в мятой панаме и огромным куском асфальта под мышкой. Следом вылезали остальные. Они выстраивались на причале перед трапом. Серые не выспавшиеся лица, мятая, потная одежда, кто-то хромал, кто-то тихо матерился, но в одном они были едины — у каждого под мышкой был зажат большой кусок асфальта. Строй с камнями безмолвствуя пялился на курящих Вовчика и Кухтыля. Первым свой асфальт швырнул на причал капитан-наставник, за ним — капитан-дублёр. Потом все по очереди начали избавляться от сувениров. Гора росла и росла. И тут Миша заржал. Он не мог остановиться, никак не мог. Да и все равно ему было, на все наплевать. Последним был академик Шмеерсон. Он подошел к смеющемуся Кухтылю и молча уронил свой булыжник около трапа. Потом открыл рот, но так ничего и не сказав, поковылял наверх.

— Ты чего так веселишься? — спросил Вовчик.