Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

– Так ведь притон! – ахал Лешка. – Не средства туда направлять, арестовывать там всех надо!

– Правильно, – кивал головой мудрый начальник. – И я так считаю. Олинф – самый гнусный и мерзкий из всех приютов. Поэтому им и достанутся деньги. Сказать, почему?

– Догадываюсь, не маленький. Чем больше компромата, тем больше откат! И все же жаль, что мы ничего сделать не можем! А, может, попробуем, а, дядюшка Никодим?

– Попробовать‑то можно… Только кабы чего не вышло!

– Да в случае чего, все на меня и свалим! Мне‑то что терять? Невеликий чин? А ведь эти деньги отцу Сергию и матушке Марии ох как пригодились бы! Не так?

– Так. Ладно, делай, как знаешь, может, чего и выйдет…

– С куратором бы переговорить только… лучше, так сказать, неофициально.

– Поговоришь. Будет повод – и очень скоро.

Старый чиновник не соврал – ровно через неделю после того, как Лешка с его помощью счастливо и с большой выгодой для себя сдал начальству отчет, всем служащим Секрета было объявлено о празднике – очередной годовщине со дня образования родного ведомства, счастливо совпавшего с общенациональным торжеством в честь дня Святых царей и равноапостолов Константина и Елены. Константин – этот тот самый Константин Великий, что перенес столицу на восток, и в честь которого, собственно, и был назван город. Ну а равноапостольная Елена – его матушка, тоже известная православная подвижница.

Празднество – корпоративная вечеринка, как его называл Лешка – должно было состояться в двух местах. Сначала – торжественная часть – по месту работы, ну а потом – в одном из восстановленных дворцов у Силиврийских ворот, специально снятом для увеселения служащих Секрета. Не всех, правда, а только лишь особо избранных, в число которых каким‑то образом попал и Лешка. Наверное, в целях поощрения – его отчеты, надо сказать, произвели очень хорошее впечатление на начальство – молодой тавуллярий даже удостоился устной похвалы от куратора и материального вознаграждения в размере десяти крупных золотых монет – бизантинов. К слову сказать, совсем неплохие деньги для мелкого чиновника, каким сейчас являлся Лешка – Алексей Пафлагон, как он официально значился в списках.

– Ну, нормально смотрюсь? – юноша обернулся к греку.

– Хоть сейчас в женихи! – хохотнул тот. – Не забудь только пригласить на свадьбу!

– Обязательно! – Лешка ухмыльнулся. – Только – с большими подарками.

– Ах ты выжига!

– Нет – нет, не надо кидаться подушкой, – на всякий случай отпрыгнув в сторону, смеясь, предупредил юноша. – Знаешь ли, она настолько стара, что может в любой момент разорваться, а старина Ксифилин, как назло, отпросился навестить дочь и вернется нескоро. Кто тогда будет убирать? Конечно, господин Владос Костадинос, эпискептит гончарных мастерских! Как, хотите сделать уборку, господин эпискептит? Нет? Тогда не вращайте так страшно глазами, а лучше одолжите‑ка мне ваш новый кошель – мой что‑то поизносился, да и выглядит как‑то непрезентабельно.

– Держи! – сняв с пояса кошель, Владос швырнул его приятелю. – Потом вернешь с тремя иперкирами.

– Три иперкира за прокат? С чего такие цены?

– Да ты досмотри, что за кошель? Прелесть! Как такой отдать… Буду вот теперь сидеть, мучиться – не потерял ли?

Владос, наконец, махнул рукой и расхохотался. У Лешки тоже было прекрасное настроение – а с чего бы ему не быть?! Честно и удачно выполнил поручение – между прочим, очень даже не простое, это все сослуживцы признают – получил от начальства благодарность и премию, сейчас вот – сыт, весел и при деньгах – идет на вечеринку, где, может быть, встретит кое‑кого… кого давно хотел встретить.

Солнце пряталось в белесой туманной дымке, наводя на мысль о вечернем дожде. Приятная прохлада растекалась по городу, истомленному палящим зноем, пахло цветущими садами и свежескошенным сеном, которое не так давно привезли на продажу окрестные крестьяне – парики.

Душа юноши пела – в основном словами «Арии», – а будущее виделось таким прекрасным, что даже забывались о прошлом. К тому же вчера удалось‑таки уговорить отца Сергия взять деньги. Не ради себя – ради детей, а для этого можно было пойти и на небольшую аферу, называемую Лешкой на привычный ему манер – откатом. Короче, уговорились откатить половину, по здешним меркам, много, обычно здесь брали процентов двадцать пять – тридцать, суммы больше считались дикостью… на что и рассчитывал юноша.

Свернув за угол, он поправил прическу – специально посетил цирюльника, где его побрили, завили, надушили – и, нацепив на лицо улыбку, направился к родному учреждению.