Алёна Половнева - Колледж Святого Джозефа

Я не помню своей семьи. Но мое бурное воображение любезно предоставило мне и любящую маму, и папу, и даже бабушку, которая играла со мной в кубики и читала по слогам стихотворения. Их призраки витали надо мной тридцать лет моей жизни: незримые, бестелесные, беспомощные и бесполезные. Они не укрывали меня от невзгод, не мазали зеленкой разбитые коленки и не чинили любимую куклу. Да и вместо куклы у меня был учебник по юриспруденции: надо иметь внушительные багаж знаний, чтобы грабить нефтеперегонные заводы. Помнится, твоей любимой игрушкой была «Неорганическая химия»...

Став постарше, я, как и любая девчонка, тоскливыми зимними вечерами набрасывала в своем воображении образ прекрасного принца, который однажды прискачет на лихом гнедом коне, острой шашкой порубит на тонкие кусочки моих врагов и заберет меня в новую жизнь, в которой не будет ни грязи, ни пыли.

Я встретила его, когда мне исполнилось тридцать три. Он молод и настолько горяч, что даже волосы его цвета пламени.

Однажды мы лежали с ним на полу, щурясь на холодное мартовское солнце. Мы слушали музыку, которую он сочинил: рокападди, со всякими флейтами и матюками. Когда закончилась очередная песня, он приоткрыл глаза и сказал, что любит меня. Мне захотелось закричать в ответ: «Я безумно тебя люблю! Вместе с твоими флейтами, ремнями с дурацкими пряжками и косыми мыщцами живота, которыми ты так гордишься. Я отдала бы обе почки и жила бы всю жизнь на диализе только лишь за возможность целовать их каждое утро». Но я промолчала. И за последние тридцать лет моей жалкой жизни это молчание – единственное, о чем я жалею.

Сердце стучало у Егора в горле, когда он ворвался в спальню родителей. Бесцеремонно включив свет, он растолкал отца и заявил:

- Мне нужна Зульфия.

- Кто? – господин Боряз разлепил глаза и нашарил на тумбочке красного дерева очки.

- Она работала в «Благой вести» пять лет назад.

- Она сейчас работает в «Последней правде», - сказала Светлана Боряз, стягивая с глаз шелковую маску для сна, - по скандализованности и резонансу она превзошла даже…

Светлана Боряз споткнулась на имени и виновато посмотрела на Егора.

- Утром, - строго сказал господин Боряз, - и выключи свет.

Егор послушно вышел и до утра не сомкнул глаз. Олеся спала рядом, но он ее даже не видел.

Офис «Последней правды» выгодно отличался от офиса «Благой вести»: огромный, светлый с отдельным входом, в здании, где аренда составляла полугодовой бюджет страны третьего мира. В нем кипела работа и царствовала Зульфия: раздавала указания увлеченно копошащимся журналистам, подгоняла курьеров и вяло переругивалась с начальницей рекламного отдела. Зульфия стала региональным координатором, и ее зад теперь обтягивал брючный костюм из дорогой ткани, но все так же нелепо собиравшийся на животе, как и старые джинсы.

- Мне нужно поговорить с тобой, - Егор возник у нее за спиной.

- Пройдем, - Зульфия обернулась и ее взгляд поверх очков, которым она выжигала дырки в висках у подчиненных, стал каким-то больным.

Зульфия села за широкий дубовый стол и настороженно уставилась на Егора. Тот плюхнулся в кресло напротив и кинул ей злосчастную бумажку. Зульфия развернула ее и тихо охнула.

- Откуда у тебя это? – спросила она ошеломленно.

- Что это?

- Откуда у тебя это? – терпеливо повторила Зульфия. Суровую дагестанскую женщину в споре просто так не победишь.

- Отец отдал, - сдался Егор, - сказал, что Ася говорила с ним перед тем, как исчезнуть. Это правда?

- Я не знаю, насколько это правда, - осторожно начала Зульфия, - но раз у тебя это есть, то… это вся жизнь Анфисы Заваркиной в письмах то ли к самой себе, то ли к погибшему брату, то ли к живому мужу…

- Мужу?

- Сам разбирайся, - велела Зульфия, выпучив глаза, - я не буду навязывать тебе свое мнение. Мои выводы – это мои выводы, а ты делай, что хочешь. Прости, у меня много работы.

- Но…

- Уходи! – велела Зульфия, - я не хочу больше ничего слышать о Заваркиной ни от тебя, ни от кого-либо другого.

- Но почему? – голос Егора был полон удивления пополам с возмущением.

- Потому что мне больно, - крикнула Зульфия, не помня себя, - когда дочитаешь, с тобой будет то же самое! Я скучаю по ней! Больше, чем ты, уже поверь мне! Она мне нужна куда больше, чем всем вам, гондонам, с детства катающимся на «мерседесах»!..

Егор скривился от ее крика, будто тот взорвал его барабанные перепонки, и, не дослушав, вылетел из кабинета.