Алёна Половнева - Хюльдра

- Ты как маленький удав, - улыбнулся Бьорн. Он встал из стола, и, проходя мимо, погладил ее по плечу. Он скрылся в соседней комнате, откуда донеслось шуршание картона: Бьорн рылся в коробке.

Алиса сидела на своем стуле, не шевелясь и не дыша. Ее парализовало это прикосновение: оно не было отцовским или братским, но и в то же время не несло сексуального подтекста. Алисе это было в новинку, и сколько она не силилась, она так и не смогла дать определение той эмоции, которую это прикосновение в себе несло.

«Много думаешь. Ты же знаешь, что бывает с теми, кто много думает».

Алиса вдруг поняла, что ведет себя, как самая обычная девушка – сидит и пытается понять, нравится она мужчине или нет. Так делала Нина, так делала Марина и еще много Алисиных приятельниц, подруг и просто знакомых. Это открытие ее взволновало.

- Фотографии, - возвестил Бьорн, внося большую картонную коробку со снимающейся крышкой, - эти снимки не были нигде опубликованы. Ты будешь единственной, кто когда-либо их видел.

- Это большая честь, - сказала Алиса серьезно, с интересом заглядывая в коробку, которую Бьорн водрузил на стол.

Бьорн уставился на нее, будто силясь понять, шутит она или нет. Алиса не обратила внимания на его замешательство.

- Почему? – наконец спросил он.

- Что почему? – удивилась Алиса и посмотрела на него. Бьорн выглядел растерянным.

- Почему это честь?

- Не знаю, - Алиса пожала плечами, не сводя с него глаз, - у Васьки, например, есть целая коробка снимков… вот точно такая же коробка!.. которую он никому не показывает. Он всем говорит, что это – неудачные фото, которые он хранит, чтоб не повторять ошибок, а нам с Асей – что мы туда заглянем только через его труп. В смысле, после его смерти.

Бьорн растерянно улыбнулся, Алиса, глядя на него, вдруг поняла, что в нем такого привлекательного.

«Трогательность. Он трогательный. Он умеет. Он не стесняется и не боится обычного, человеческого, настоящего. Носочки с олешками, брови домиком, детские воспоминания – всё это обычно мужчины от меня прячут, полагая, что я или не пойму, или посмеюсь, или нагло воспользуюсь. Бояться выглядеть идиотами. Идиоты».

Алиса запустила руку в коробку и достала отпечаток. На нем было ночное небо, через которое буквой S изгибалось ярко-зеленое марево.

- Твою мать! – воскликнула Алиса по-русски. Она достала еще одну фотографию, за ней еще и еще. На всех на них были изображены северные сияния. Иногда под этим чудом природы появлялся типичный норвежский сельский пейзаж: домики из дерева, крашеные в бордовый, с аккуратными окошками, в которых можно было разглядеть теплый, уютный приветливый свет.

- Васька прав! Ты – гребаный гений! – снова завопила она.

- Алиса, ты говоришь по-русски, - Бьорн улыбнулся, но меж его бровей промелькнула крохотная озадаченная морщинка. Промелькнула и тут же исчезла.

- Прости! Прости, Бьорн! – Алиса перешла на английский, но была так взбудоражена, что не могла связно выражать свои мысли, - я тебя знаю! Вернее, не тебя, а твои фото! Ты жил в Америке, работал с «Нэшнл Джеографик», твои северные сияния печатали на обложках, о тебе писал «Тайм». Конечно же! Бьорн Йоргесен! Тебя называли норвежским гением! Мне про тебя Васька рассказал, когда узнал, что я на хюльдрах свихнулась. Он накидал мне ссылок, а я изучала твои северные сияния! Я рассказывала про тебя друзьям и называла тебя Григом от фотографии! Глупо, да? Ну тот сочинил свое лучшее, вдохновившись Норвегией, своей родной страной, как и ты! Скажи, это глупо?

Судя по выражению лица, Бьорн честно пытался осмыслить Алисин несвязный лепет. Пытаясь вместить в слова как можно больше эмоций, она то и дело переходила с английского на русский, или на французский. При этом Алиса бурно жестикулировала: всплескивала руками, или прижимала правую руку к сердцу, будто клянясь фотографу в любви, или трогала Бьорна за плечо. Ее тираде не было конца и края, и Бьорн не выдержал: сделав крохотный шажок ей навстречу, он нежно положил ладонь ей на затылок и на мгновение прижался губами к ее губам. Всего несколько мгновений, и он отстранился.

- Ты это сделал, чтобы я замолчала, да? Прости! Я больше не буду так трещать!

Алиса улыбнулась и, будто выдохшись, прислонилась к столешнице.

- Я это сделал, потому что ты мне нравишься, - улыбнулся Бьорн, - ты славная. И милая. И искренняя. Я всегда хотел встретить кого-то, вроде тебя.

В его глазах по-прежнему не было ничего лишнего: ни похоти, ни животного желания. Он не хотел покорить, овладеть ею, заставить, сломать. Где-то в его щекотной рыжеватой бороде пряталась доброжелательная улыбка, и Алиса вдруг поняла, что не знает, что дальше делать. Все ее предыдущие отношения с этого момента развивались только по двум сценариям: или мужчина, стаскивая с нее одежду, кончал себе в штаны, после чего принимался извиняться, или, еще не успев ничего сделать, принимался ныть о том, что женщины жестоки, судят о мужской силе по первому пробному сексу и что она, Алиса, не должна быть такой, как все. Оба сценария виделись ей довольно унылыми, но ничего другого она не знала.