Алёна Половнева - Хюльдра

В ожидании ответа Лаврович нетерпеливо постукивал по коленке. Интересно, какая она сейчас? Может, постарела? Поправилась? Не постигнет ли его горькое разочарование, когда на пороге вместо легкой и милой девчушки вдруг окажется расползшаяся бабища?

И каков он, ее муж? Счастлива ли она с ним?

В почту Лавровича упало уведомление, что письмо прочитано. Ответа он так и не дождался.

На следующий день, едва заселившись в свою комнату в отеле, он стал ждать. Он специально приехал на день раньше всех остальных, чтобы у них было время.

Когда на Осло опустились сумерки, за которыми пришла вечерняя пряная темнота, Лавровича кольнуло беспокойство. Вдруг она не придет? Он не стал включать свет, подошел к окну и уставился на море огней, которыми подмигивала ему столица.

Внезапно жалюзи на окне рядом с ним пошевелились, хотя воздух в комнате оставался недвижим. Лаврович прислушался: щелкнул дверной замок или ему показалось?

Показалось. Он снова повернулся к окну, но вдруг почувствовал движение у себя за спиной: как будто кто-то легкий и невесомый проскользнул от кровати к креслу. Пахнуло ванилью.

Лаврович, чье сердце заколотилось с бешеной скоростью, обернулся. Перед ним, освещаемая тусклым светом фонарей, стояла ослепительно красивая женщина.

Лаврович не мог двинуться с места, словно парализованный. Ему только и оставалось, что разглядывать явившееся ему чудо.

Женщина была высокого роста. На ней были черные джинсы, черная кожаная куртка с заклепками и черная свободная майка, которая, впрочем, не смогла укрыть собой аппетитную грудь. На ее ногах красовались заношенные кеды, а на кисть левой руки, которую выхватывал из темноты уличный фонарь, была надета черная перчатка из тонкой кожи. Вторая рука терялась в тени, но почему-то показалось Лавровичу намного длиннее, чем она должна быть.

Весь облик своей ночной гостьи он оценил за секунды и снова вгляделся в ее ничего не выражающее лицо. Оно было красивым, но совершенно не запоминающимся: выхватишь такое из потока прохожих, задохнешься от восхищения, но как только его обладательница пройдет мимо, тут же забываешь.

Лаврович тоже его не запомнил бы, если бы оно не приходило к нему в кошмарных снах, не издевалось над ним, выкрикивая «Имя тебе легион, мой милый!».

В темноте номера перед Лавровичем стояла свирепая похитительница человеческих душ, восставшая из мертвых гарпия, разрушившая его жизнь несостоявшаяся свояченица Анфиса Заваркина.

Лаврович не на шутку струхнул. Что он должен сделать сейчас? Улыбнуться? Что-то сказать? Определенно он должен что-то сказать, что-то, что обозначило бы его добрые намерения и не выдало бы волнения и страха. Он хотел открыть рот, но мышцы его не слушались.

Анфиса сделала шаг ему навстречу, и Лаврович, невольно присмотревшись, поразился гладкости ее кожи, зелени ее глаз и мягкости каштановой гривы ее волос, рассыпавшихся по плечам. Ему вдруг пришла в голову шальная мысль, что не заложила ли душу дьяволу эта раньше обыкновенная на вид бабенка ради молодости и этой чарующей, парализующей красоты…

Может быть, оно и к лучшему, что пришла именно она, а не Алиса?

Мысль промелькнула в голове Лавровича и тут же пропала, уступив место липкой панике: Анфиса подняла правую руку, до сих пор находившуюся в тени, и он понял, почему она показалась ему длиннее, чем должна была быть – ею Анфиса сжимала пистолет с глушителем.

- Беретта М-86, меня брат учил стрелять из такой… - пронеслась в голове Лавровича мимолетная фраза, сказанная Алисиным голосом, часть какого-то далекого позабытого разговора.

Эта фраза стала его последней мыслью.

Анфиса нажала на курок, пуля неслышно вылетела из ствола и пробила лоб Лавровича. Из раны вытекла тоненькая струйка крови, и он упал сначала на колени, а потом вперед к ногам Анфисы Заваркиной.

- Люди не меняются, - пропела она, как-то по-птичьи повернув голову и посмотрев на труп у своих ног.

Эта фраза почему-то развеселила ее. На пути к выходу она остановилась у зеркала и откинула куртку со своего плеча. На нем был тонкий длинный порез: нанесенный недавно, он еще кровоточил с одного конца, но с другого – заживал на глазах, не оставляя после себя ни шрама, ни рубца.

Выйдя из отеля незамеченной, Анфиса повернула налево. Там, сразу за углом, начинался эмигрантский квартал, где Заваркина избавилась от оружия, просто выбросив его в мусорку. После она вернулась на освещенную улицу, где, оседлав свой черный мощный мотоцикл, ее ждал ее крест, ее проклятие, любовь всей ее жизни.