Бернард Корнуэлл: Языческий Лорд

Я был весь в коже и стали, с кольчугой поверх одежды. Вздох Змея, лучший из мечей, висел на моем левом боку, хотя для врага, с которым мне предстояло столкнуться в этот день, не нужен был ни меч, ни щит, ни топор. Но я все равно взял его с собой, ведь Вздох Змея являлся моим спутником. Я по-прежнему владею им.

Когда я умру, что должно скоро случиться, кто-нибудь сомкнет мои пальцы на потертых кожаных переплетах его рукояти, и он отправится вместе со мной в Вальхаллу, зал павших воинов в чертогах высших богов, где мы будем пировать.

Но это случится не сегодня.

В тот мрачный летний день я сидел в седле посреди грязной улицы в ожидании врагов. Я их слышал, но не видел. Они знали, что я там.

Улица была достаточно широкой, чтобы могли разъехаться две повозки. Дома с каждой стороны были построены из глины и соломы и покрыты тростником, почерневшим от дождя и густо заросшим лишайником.

Копыта лошади полностью тонули в уличной грязи, в колее от телег гадили собаки и бродящие сами по себе свиньи. Злой ветер поднимал рябь в лужах и сдувал дым из проемов в крышах, принося с собой запах горящего дерева.

У меня было два спутника. Я прискакал из Лундена с двадцатью двумя воинами, но в эту воняющую дерьмом и залитую дождем деревню я приехал по личному делу и потому оставил большинство своих людей в миле отсюда.

Но позади меня находился мой младший сын Осберт верхом на сером жеребце. Ему было девятнадцать и он носил кольчугу, а на боку у него висел меч.

Он уже стал мужчиной, хотя я все равно считал его мальчишкой. Он боялся меня, как я боялся своего отца. Некоторые матери размягчают своих сыновей, но Осберт вырос без матери, и я воспитал его твердым, потому что мужчина должен быть тверд.

Мир наполнен врагами. Христиане велели нам возлюбить врагов и подставить другую щеку. Христиане глупцы.

Рядом с Осбертом находился Этельстан, незаконнорожденный старший сын короля Эдуарда Уэссекского. Ему было всего восемь, хотя, как и Осберт, он носил кольчугу. Этельстан меня не боялся.

Я как-то пытался его испугать, но он просто посмотрел на меня своими холодными голубыми глазами и усмехнулся. Я любил этого мальчика так же, как и Осберта.

Оба были христианами. Я сражался в проигранной битве. В мире смерти, предательства и горя христиане побеждали. Старым богам еще поклонялись, но их оттеснили в высокогорные долины, в отдаленные места, в холодные северные пределы этого мира, а христиане распространялись как чума.

Их пригвожденный бог был могущественен. Это я признаю. Я всегда знал, что их бог обладает огромной властью, и не понимаю, почему мои боги позволили ублюдку победить, но они это сделали. Он победил обманом. Это единственное объяснение, которое приходит мне в голову. Пригвожденный бог лгал и обманывал, а ложь и обман всегда побеждают.

Итак, я ждал на мокрой улице, а Молния скребла тяжелым копытом в луже. На мою кожаную куртку и кольчугу я накинул плащ из голубой шерсти, подбитый горностаем.

С моей шеи свисал молот Тора, а голову венчал шлем с фигуркой волка на гребне и открытыми нащечниками. Дождь стекал с его кромки.

На мне были высокие кожаные сапоги с набитыми тряпками верхом, чтобы дождь не просочился внутрь, а на руках перчатки и золотые и серебряные браслеты, браслеты военачальника, заработанными убийством врагов. Я был во всем блеске своей славы, хотя враг, с которым я собирался встретиться, не заслуживал такого уважения.

- Отец, - начал Осберт, - что если...

- Разве я говорил с тобой?

- Нет.

- Тогда помолчи, - рявкнул на него я.

Я не хотел, чтобы мои слова прозвучали так гневно, но я гневался. И этот гнев не находил выхода, я просто был зол на весь мир, на этот жалкий серый мир, зол бессильной злобой.

Враги находились за закрытыми дверьми и пели. Я мог услышать их голоса, хотя и не различал слов. Они меня видели, в этом я был уверен, и видели, что больше на улице никого не было. Люди, что жили в этом городе, не желали принимать участия в том, что вот-вот произойдет.

Правда, я и сам не знал, что вот-вот произойдет, хотя и стану тому причиной. Или, может быть, двери останутся закрытыми, а враги затаятся в своем прочном деревянном строении?

Несомненно, именно этот вопрос и хотел задать Осберт. Что если враги останутся внутри? Возможно, он не назвал бы их врагами. Он спросил бы, что если "они" останутся внутри.

- Если они останутся внутри, - сказал я, - я выбью эту проклятую дверь, войду и вытащу ублюдков наружу. И если мне придется так поступить, то вы двое останетесь здесь и будете держать Молнию.