Alexandr - Unknown

Но тема обуви тут же позабылась сама собой, поскольку мы приступили к еде. Мы ели, пили и смеялись до упаду. Когда мы досмеялись до того, что у всех потекла тушь с ресниц,

то мотанули в “Гараж”, одно заведеньице, расположенное на территории парковки на площади Премонстратов, рядом с улицей Гран Виа. Это местечко, куда мои подружки, помимо суббот, наведываются на всю ночь и по четвергам, до тех пор, пока не приходит время бежать на работу. Название “Гараж” для этого маленького заведеньица очень верное, поскольку расположено оно на самом деле внутри гаража. Иногда девчонки произносят название на французский манер “Гараже”, с этим мягким “же” в конце слова. “ Пошли в “Гараже”, – говорят они. Ума не приложу, почему они так говорят. Я спросила у них, но они ответили, что и сами не знают, почему постоянно чередуют “ Гараж”и “Гараже”, да просто так, от нечего делать.

- Подожди, послушай, как это говорит Карлота, – сказала Рита. – Ну, давай, Карлота,

скажи.

- Гаражник. Идем к гаражнику.

Смеясь, мы направились в “Гараж”, причем вошли туда, не заплатив, поскольку знакомы с

его владельцем.

Как же мне было там хреново. Карлота и Рита затерялись среди людей сразу, как только

мы вошли, оставив меня у стойки одну одинешеньку. Я не знала, что делать, поэтому заказала бокал и начала покачивать плечами в такт музыке, чтобы никто не заметил, как мне тяжело. Я сунула руку в карман брюк, потому что мне показалось, что от этого мне станет лучше. Вскоре подошли подруги: “Ната, подружка, с тобой все в порядке?”. И я выдаю им в ответ: “В чем дело? Что происходит? Разве не видно? Неужели не видно, что я, как тряпка, потому что меня бросил мой парень, мой любимый парень, а я должна снова таскаться по этим чертовым, поганым забегаловкам только потому, что вы не дали мне остаться дома, там, где я хочу, лежа на кровати, рыдать, пока не охрипну?” Так я подумала. Подумала, но не сказала. Подружкам я сказала по-другому: “Да все нормально, девчонки, не переживайте вы за меня так! Со мной все в полном порядке, просто я хочу побыть здесь немножечко одна.” Когда они снова направились на танцплощадку, Рита вдруг повернулась и сделала жест, который я поначалу и не поняла. “Вытащи руку из кармана, это просто ужасно!” – прокричала она. “Да-да, спасибо... Прости.” – я вытащила руку. Рита подмигнула мне и улыбнулась, и я ей тоже. Я понимаю, что внушаю ей жалость, да в глубине души я и сама жалею себя, ведь за эти три года многое изменилось, а я ничегошеньки не знала.

Вот, например, раньше в песнях имелись слова. Пусть я никогда их не знала и не

понимала, ведь они были на английском. Я всегда придумывала слова, и они казались мне знакомыми. Теперь же все не так, все иначе. Я не понимаю, о чем люди оживленно говорят: “Пошли в то классное местечко, там охренительно зажигают”. Мне не понятно, что в песнях нет слов ни английских, ни испанских, ни даже арамейских. Но что меня особенно поражает, так это то, что все их знают, люди их знают. Народ ритмично танцует, а когда диджей делает паузу и поднимает руку, как бы призывая к молчанию, то все оказываются в тишине, вспотевшие, сдерживающие дыхание, с высоко поднятыми бокалами. Но вот диджей неожиданно опускает свою руку и снова заводит всех. Проходит всего полсекунды, но поскольку в эти полсекунды музыки не было, и никто не слышал ни единой ноты, то все вокруг уже нетерпеливо орут: “Гони хи-и-ит” и принимаются прыгать, мотая головой из стороны в сторону. Меня это так напрягает. Меня достало то, что теперь я поняла, почему никто не ходит на каблуках, достало, что я не умею двигать головой, как они. Меня затрахало смотреть, как они танцуют под эту музыку без слов, потому что я тоже, тоже так хочу. Я хочу быть такой же, как все они, такой же, как все эти люди, суперсчастливые субботними вечерами, потому что в их жизни нет Альберто. Лучше сказать, что в их жизни нет “отсутствия Альберто”. Никто из них, танцующих себе здесь, обменивающихся дружескими, ни к чему не обязывающими поцелуями в губы, не кажется расстроенным. А вот я огорчена, и мне хочется уйти домой. Ведь у них, у всех, своя жизнь, и только лишь у меня жизнь была его: его дом, его песни, его фильмы, его рестораны, его отдых, его народ. Его, его. Его! Какое

странное, необычное слово. Одно это слово само по себе ни о чем не говорит. Как и я. Раньше я тоже была только “его”, теперь я и вовсе ничто и ничья. Словом, я сдалась,

оставила бокал на стойке бара и пошла домой.

Я почти не вспоминаю о поездке в Нью-Йорк, потому что придумывать что-то, измышлять