Мы прошли на кухню, и я предложил ей чаю.
-Да, спасибо. А вы и ваши друзья учились вместе в Художественной академии?
-Да. Не все, конечно, но по большей части. Кое-кого из них я знаю уже очень давно, а Мишку – до такой степени, что временами, когда мы встречаемся глазами, я понимаю, сколь верным было мое предощущение этого взгляда много лет назад, во время моего детства, в котором до сих пор живет какой-то похожий эпизод.
-Вы очень часто говорите необычные вещи, - заметила она, - но готова спорить, вам они такими не кажутся. И, кроме того, вам это нравится.
Я пожал плечами.
Она сказала, что большинство тех, кто был с нами позавчера, она видела впервые.
-Я знала только Павла. Мы познакомились на какой-то вечеринке. Он разговаривал с друзьями, все им что-то доказывал по поводу завещания Шагала, а заодно приговаривал, что в его собственных картинах нет ничего от этого художника, (в противовес тому, что они увидели); потом вдруг резко повернулся и посмотрел на меня… Я стояла у стены, и тут он кивнул мне и подошел…
«Как человек, который ведет с кем-то диалог, а затем, поведав собеседнику важную новость, бежит к двери, чтобы отворить ее и посмотреть, какое впечатление произвели его слова на того, кто за нею подслушивает».
-Кажется, позавчера о чем-то подобном он спорил и с Вадимом, - прибавила она.
Я задумчиво отпивал из чашки, а потом пристально вглядывался в темно-оранжевую поверхность, как будто изучая, меняется ли от каждого следующего моего глотка Татьянино отражение.
-А его картины ты видела?
-Нет.
Она спросила меня про Мишку.
-Скажи, он тоже художник?
-Нет. Музыкант.
-Как интересно! Я тоже этим раньше увлекалась.
-Саксофонист. Дает в барах концерты по четыре раза в месяц, и в конце каждого спускается в зрительный зал в поисках зубочистки.
Татьяна засмеялась.
-Теперь, мне кажется, я вполне готов.
-К чему?
-К тому, чтобы показать вам свои полотна.
Не думаю, что я действительно к чему-то морально готовился, но зато чувствовал всю необходимость этих слов в хитросплетениях нашего разговора, а разве не является это эквивалентом если и не искренности, то, во всяком случае, положительного созидания?
-Картины тоже умеют разговаривать, уверяю вас, - сказал я, идя по коридору и то и дело оборачиваясь, чтобы посмотреть на Татьяну, - если вы прочитали в какой-то скучной сухой энциклопедии, что занятие живописью привело Гогена к разрыву с семьей, а потом увидели в галерее его картину, то спустя десять лет вам будет уже казаться, что это полотно рассказало вам о судьбе своего автора. А вот другой пример: если два человека разговаривают друг с другом в запертой квартире, одни на протяжении всего вечера, то почему бы дня через два, когда они снова встретятся им обоим не вспомнить, будто к ним во время предыдущей встречи заходил еще кто-нибудь?
-Но это же нечто вроде самообмана, разве не так? – возразила она.
-Возможно. До какой-то степени. Но с другой стороны, с чего вы взяли, что в жизни все подчинено логике и не может быть никакого ее нарушения? Смотря на себя из будущего, мы лишь на короткое время оказываемся во власти своей оперативной памяти – потом все перемешивается в различных взаимосвязях.
Я толкнул дверь студии и, войдя, сделал то, чего до этого еще не делал ни разу: подошел по очереди ко всем полотнам и сорвал с них белые покрывала. Пожалуй, теперь я ощущал себя как актер, вышедший на сцену перед публикой и содравший с себя всю одежду, а затем и кожу, - но впервые мне это нравилось.
-Взгляните. Они и есть те самые различные возможности, и когда я рождал их из плотной белизны, они огрызались, скалили зубы, разговаривали со мной и другими своими собратьями на странном языке, но все же в результате мы подружились. И знаете, на что похожа наша дружба?..
-Нет, на что же? - в этот момент Татьяна подошла к картине, на которой изображена была пишущая машинка с маленькими краснолицыми человечками, стоящими на клавишах.
-Вы будете разочарованы, когда узнаете. Во всяком случае, если настроение у меня ни к черту, я воображаю, что передо мной не картины, а клетки с попугаями.
-Именно поэтому вы и накрываете их?
-Нет. Возможно я и склонен к садомазохизму, но могу точно сказать вам, что не здесь вы его ищете.
Татьяна все рассматривала эту картину, и я сказал:
-Когда я закончил ее, все никак не мог придумать названия, а потом пришел Вадим и сказал, что это машинка похожа на ту, которая была у Теннеси Уильямса. Не знаю, почему ему пришло в голову такое сравнение, но когда Уильямс во времена Великой Депрессии жил в Нью-Орлеане и вынужден был ловить и жарить голубей, он заложил все свои вещи, кроме пишущей машинки.
Читать дальше