Москвин - Плоский мир

-Если ты научишься выплескивать на холст всего себя, а не оставлять добрую половину на берегу, – вот тогда они оценят.

Я пожал плечами. Минуту мы шли молча. Потом я вытянул руку и сказал:

-Видишь эту сосну? – Таня ничего не ответила и лишь посмотрела туда, куда я указывал, - говорят, когда Левитан ехал на Волгу, он на один день останавливался в нашем городе и отдыхал под нею.

Таня обернулась и молча смотрела на меня, чуть наклонив голову; от ветра ее волосы хлестали по щекам; она достала блестящую заколку и собрала их. Потом сказала:

-Знаешь, я действительно что-то слышала, когда была в студии.

-Оставь. Это именно тот самообман, о котором ты говорила.

-Самообман или твой обман?

-А это имеет значение? – осведомился я, улыбаясь.

-Для меня – огромное.

Не знаю, почему она так сказала, совершенно не знаю, и что имела в виду. Во всяком случае это было не простое влечение ко мне. Не та это была интонация.

На прощание мы договорились, что я зайду к ней на днях.

Вечер того же дня

С Калядиным я познакомился, когда уже целый месяц отучился на первом курсе. (Мне было тогда двадцать два года). Однажды мы с Мишкой отправились в один из тех клубов, где он выступал; после смерти своих родных я постоянно пребывал в подавленном настроении, и оттого писал все больше и больше; мне уже самому начинало казаться, что моя живопись постепенно превращается в манию, даже в болезнь. По всей видимости, Мишка это просек и решил меня воодушевить, вытащив туда, где не было запаха масляной краски. (Но как выяснилось позже, и на сей раз мне не удалось от него сбежать).

-Хочешь, познакомлю тебя с нашим куратором? – говорил он мне по дороге, - это благодаря ему я сюда попал.

Я хмуро пожал плечами.

В помещении было сильно накурено, и белые воротнички официантов будто бы плавали в сигаретном дыму. В дальнем углу возле кассового аппарата примостился компьютер; из колонок, обращенных динамиками в зал, доносились странные внутриутробные аккорды. Если бы я был еще в более-менее удобоваримом состоянии, то, конечно, мог бы решить для себя, в каком из двух ладов они взяты, но теперь даже музыка находилась для меня где-то посредине между минором и мажором. Сцена пустовала.

Мы отыскали свободный столик, и Мишка, подняв руку, заказал две кружки пива, (из-за серой пелены мне показалось, будто во время этого жеста его пальцы прикоснулись к шее одного из официантов, но на самом деле парень в белой рубашке, обслуживая клиента, стоял в двух метрах от Мишки), а потом сел против меня.

-Ну как ты? Обрадуй и скажи, что тебе хоть немного лучше.

Он умолк и некоторое время внимательно изучал меня, а потом, когда нам принесли пиво, принялся утешать. Минут через пять я совсем перестал его слушать, а все больше оглядывался по сторонам, и покуда кислый терпкий дым залезал в мои ноздри, я все больше способен был различать то, что творилось в помещении.

-Кто это такой? – спросил я вдруг.

Мишка развернулся в ту сторону, куда я кивнул подбородком.

-О ком ты?

-Его лицо мне знакомо.

Тот, о ком я говорил, стоял в другом конце залы, прислонившись к дверному косяку; сам проем был освещен и вел, по всей видимости, в какой-то рабочий закуток.

-Он явно не из простых посетителей. Скорее из персонала.

-Ах, я понял, - на лице Мишки пошевелилась улыбка. Родившись где-то пониже глаз, она скользнула вниз к скулам и тотчас же исчезла, - помнишь, говорил тебе о нашем кураторе?

-Это он?

-Нет, это его сын. Они приехали из Новосибирска год назад и теперь твердо решили здесь обосноваться.

Мишка сказал, что мы с этим парнем тезки, да еще и родственные души – он тоже художник.

-Неужели? Ага, теперь вспомнил - я видел его в академии. Выходит, мы вместе учимся.

-Да. Его фамилия Калядин. Могу вас познакомить, хочешь?

Я не протестовал, и мы пропетляли между столиками; Мишка представил меня. Разговорились. Калядин принялся доказывать мне, что развитие национальной живописи должно курировать Министерство обороны – вот тогда действительно не останется ни одного голодающего художника, - что это не такая уж бредовая идея; разумеется, я не воспринимал его слова всерьез, но минут через десять мне все же пришлось согласиться с убедительностью его доводов, иначе он никогда бы не прекратил свои тирады. И вдруг Калядин расхохотался и хлопнул меня по плечу.

-Господи, друг, да я же просто пошутил, а ты и всерьез принял! Вот, Мишка, я же говорил, что у меня есть талант убеждения! Я могу убедить человека во всем, в чем угодно, - он продолжал смеяться, Мишка тоже теперь заливался; пришлось улыбнуться и мне, - ладно, приятель, ты не обиделся?