Пролог

– Нет, – твердо сказала ведьма, бесстрашно глядя своими зелеными глазищами прямо в прозрачную синь змеиных глаз.

Гистас прекрасно все понял, но человек – любой человек, даже такой, как Змей, когда речь заходит о любимом, хватается за соломинку, прекрасно при этом осознавая всю тщету этого действа.

– Что, "нет"? – переспросил он, зная ответ, и от этого знания наполнился холодом, который проник в него на вдохе, но с выдохом не ушел, а по-хозяйски расположился в груди.

– Девочку не спасти.

– Это все, что ты можешь мне сказать? – медленно процедил он, с трудом сдерживая гнев. Глаза Зм е я опасно заблестели. Он чувствовал, что Ореста откровенна не до конца. Она явно что-то скрывала. – Говори, ведьма! – рявкнул он.

И тут разговор пошел по сценарию, которого Гистас никак не ожидал. Обычно, после того, как Змей проявлял недовольство, а чаще всего и до того, его контрагенты практически мгновенно осознавали насколько были неправы, вызвав это самое недовольство, и тут же отступали с занимаемых позиций, бросив обоз, артиллерию, казну, походный бордель и знамена. Точнее говоря, даже не отступали, а бежали с поля боя, оголяя тылы и задницы. Ведьма же, на его окрик отреагировала несколько своеобразно. Можно сказать – весьма неожиданно:

– Ты на кого орешь, хер моржовый? – ласково осведомилась она, сверкнув зелеными глазищами, после чего Гистас почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. – Ты орать будешь на своих выблядков, а здесь я хозяйка! Орать он на меня вздумал, недоносок! – Глаза Оресты продолжали наливаться яростной зеленью. По всему чувствовалось, что разозлилась она не по детски. – Ты у меня не орать будешь, а хрен сосать у окуня! Паразит! Ты все понял!? – Она явно ждала ответа и Змей с огромным трудом – будто тяжеленные камни ворочал, прикрыл глаза, показывая, что он все понял, осознал и больше не будет. Ведьма проворчала что-то себе под нос, успокаиваясь, и Гистаса отпустило.

Он хрипло откашлялся и принялся медленно и мучительно восстанавливать контроль над телом, в которое словно вонзились тысячи иголок – ощущение было такое, какое бывает, когда отсидишь руку, или ногу, только на этот раз Змей как будто отсидел все тело. Он немного помедлил, после чего взглянул на ведьму исподлобья и осипшим голосом – парализованные связки еще не до конца восстановили работоспособность, попросил:

– Помоги.

– Вот уж кому не стала бы помогать, – по-прежнему сварливо отозвалась Ореста, – так это тебе. Но… девчонку жаль. Хорошая девчонка. – Змей хотел было подтвердить, что мол, да! – очень хорошая, но вовремя сообразил, что бывают в жизни моменты, когда лучше молчать, чем говорить. А ведьма, помедлив несколько секунд, как будто на что-то решилась и резко приказала: – Режь ладони и прикладывай к шару. Будем на крови гадать. – Она твердо взглянула в глаза Гистаса. – Если пообещаешь жизнь отдать за девчонку – будет ответ. Будешь неискренен… – она развела руками. – Гадаем?

В ответ, Змей молча вытащил короткий кинжал и полоснул им сначала по левой ладони, а потом по правой, после чего приложил окровавленные руки к гадательному шару. В следующую секунду в руке у ведьмы, неизвестно откуда, появился нож. Она очень аккуратно проколола безымянные пальцы – будто собралась сдавать анализ крови в районной поликлинике и тоже прикоснулась руками к стеклянной сфере. Кровь Зм е я и ведьмы смешалась.

По стеклу, снаружи, поползли красные потеки и как бы внимая им, внутри гадательного шара начало проистекать некое действо: отсветы адского огня, густые клубы черного дыма, просверки далеких молний, блуждающие огни и прочие световые эффекты. Постепенно, эта "Дискотека 80-х" сменилась густым белым киселем, бурлящим и не на мгновение не остающимся в покое.

Каждую секунду в шаре рождались и тут же исчезали, растворяясь в густом тумане какие-то образы: неизвестные науке растения, изломанные и искривленные так, будто какое-то лесное божество наказало их за неведомую провинность; звериные морды, как узнаваемые, вроде львиных, или волчьих, до совершенно фантастических, каких в природе, вроде бы, и не существует, хотя, кто его знает; странные архитектурные формы, спектр которых простирался от воздушных павильонов, до тяжеловесных, зловещих замков, как будто рожденных темной фантазией Кафки.

Понемногу, тематика вернисажа сузилась, пока окончательно не выродилась в портретную галерею. Одно лицо сменялось другим, но тоже, едва Гистас пытался повнимательнее вглядеться в изображение, как оно тут же начинало таять и расплываться, возвращаясь в первородный белый кисель. На секунду мелькнуло лицо Делии и сердце Зм е я болезненно сжалось – лицо было мертвым. Оно ненадолго задержалось в шаре – расплылось, втянулось обратно в кисель и снова начался калейдоскоп портретов неизвестных Гистасу людей, опять завершившийся изображением девочки. Но! На сей раз Делия была живой!