Эдуард Коридоров - Обознатушки. История одной избирательной кампании

Тогда Стыдобьев приноровился выдергивать сентенции из официальной «Шайтанской окружной газеты» и на каждом публичном мероприятии произносил не более одной, самой подходящей. «Наш бюджет – не дойная корова, он должен работать на всех», – вещал ректор на слете доярок-ударниц. «Обалтывание, охаивание и огульное очернение действительности – вот что мешает нам двигаться вперед», – сипел и булькал он на форуме журналистов округа. «Долгое время наши органы лежали на боку, пора поднять их с колен», – провозглашал Стыдобьев на юбилее окружной милиции. Губернатора Папченко ректор называл не иначе как мудрым дальновидным хозяйственником, вице-губернатора Повидлова – грамотным организатором и экономистом.

Когда начались губернаторские выборы, ректор сразу понял, что добром они для него не кончатся. Мудрый хозяйственник и грамотный экономист расплевались друг с другом раз и навсегда, а расплевавшись, принялись требовательно и назойливо названивать Стыдобьеву. Он должен был кого-то из них поддержать. Кого-то из них выбрать.

– Ты, туда-сюда, не юли, – басил в трубку губернатор Папченко. – Ты, туда-сюда, вспомни, кто тебя кормит-поит, кто тебе перед Богом свечку ставит. Ты, сипатый, покажь мне лояльность. А будешь с Повидловым-уродом в детские игры играться, хвостом своим облезлым увиливать – мы тогда с тобой по-нашему, по-русски, как с предателем. Суши тогда сухари, туда-сюда!

– Определяйтесь, господин Стыдобьев, – мягко предлагал вице-губернатор Повидлов. – Вы должны понимать: если свяжетесь с придурком Папченко, к вам придет прокурор и побеседует о нецелевом расходовании бюджетных средств.

Прошла неделя телефонного кошмара, и Стыдобьев осознал: больше он не продержится. А глаза все равно распахивались в семь утра, руки застегивали костюм, ноги несли в университет.

Однажды, заняв свой утренний боевой пост, ректор быстро принял на грудь загодя припасенную бутылку и, опьянев, окаменел. Со стоическим спокойствием Будды восседал он, не замечая телефонных трелей. Это была почти нирвана, только где-то в самом глухом закоулке измученного мозга еще трепыхалась неиспользованная крылатая фраза из газетной передовицы: «Оценивая перспективы, мы должны быть трезвыми как никогда».

За несколько последующих дней фраза обрела некую плавность и певучесть и превратилась в заклинание. Секретарша, утратив надежду вернуть академика к прежней жизни, лепетала в ответ всем абонентам: «Стыдобьев очень занят». В конце рабочего дня академик подымался с кресла и монументально, как статуя командора, спускался к служебной машине, ни с кем не вступая в разговоры. Через неделю губернатор Папченко лично заявился в ректорат.

Большие напольные часы в кабинете гулко пробили девять утра. Стыдобьев уже прочно вошел в роль Будды, и президент страны с портрета молитвенно взирал на застывшую академическую проплешину. Нос академика напоминал перезревшую, слегка продавленную сливу, но дышал ровно и свободно. Выражение стыдобьевского лица было строгим и счастливым.

Папченко открыл двери пузом, донес его до середины кабинета, остановился, осмотрелся. Следом за ним, подпрыгивая, как горошины, в цитадель Стыдобьева проникли советник, помощник и референт. Секретарша ректора, охая и причитая, егозила перед губернатором.

– Приходит и сидит, – хныкала секретарша. – Как придет, так и сядет. Мы и так, и сяк, а он – сиднем сидит.

Папченко подошел к ректору и заглянул ему в лицо.

– Стыдобьев, – нараспев позвал губернатор. – Коммунизм проспишь, туда-сюда!

Не меняя истуканской позы, ректор неожиданно отозвался на знакомый голос. Внутри Стыдобьева что-то проскрежетало, пару раз булькнуло, и он отчетливо и довольно строго просипел:

– Оценивая перспективы, мы должны быть трезвыми как никогда. Как никогда.

Вымучив эту фразу, Стыдобьев будто освободился от своей последней мирской обязанности. Лицо у него моментально подобрело и разгладилось, как у разрешившейся от бремени роженицы, а голова свалилась набок. Секунду спустя ректор захрапел, и стало ясно, что он еще на этом свете.

– Вот это артист! – восхитился Папченко. – Вот это шоумен, понимаешь, из погорелого театра! В баньку его, немедленно. Поддайте пару, опохмелите, по-нашему, по-русски, туда-сюда. И чтоб ни один волос с его рейтинга не упал! Вечером приеду, будем оценивать перспективы.

Спящего ректора бережно пронесли по храму науки, вложили в автомобильное чрево и увезли за город.