Елена Арзамасцева - Верблюд. Повесть

– Вот гад, теперь на нас и в милицию нажаловался, – зло процедил Сережка сквозь зубы, и громко закричал, будя остальных обитателей дома: – Дед, Таська, вставайте! Вскоре к нам гости пожалуют!

Дед проснулся сразу же, Тасе вставать не хотелось. Услышав зов брата, она долго не могла открыть глаза, но, в конце концов, осознав опасность, встала, накинула халат и подошла к окну в зале, где дед и Сергей уже наблюдали за тем, что происходит у Генкиной хибары. После того как два сотрудника милиции и какая-то женщина вошли в дом Синяка, Савелий Захарович с надеждой в голосе спросил детей:

– Может быть, они не по наши души приехали?

– А как же! Вчера он орал на всю округу, что меня посадит. Я же у него верблюда украл! – с горечью ответил ему внук: – Забыл, что ли, как он на нас органы опеки и попечительства натравил?

– Тася, иди постель убирай. Будем гостей встречать! – дед тяжело вздохнул и поплелся в свою комнату. Одеваться.

Когда милиционеры подошли к дому Савелия Захаровича, у крыльца их встретило, несмотря на ранний час, все его семейство.

Иваненко ахнул. В отличие от остальных, видевших и этот дом, и деда с внуками впервые, он один смог оценить разительные, ну просто сказочные перемены, произошедшие с его старинным приятелем за столь короткое время.

Нужно сказать, что факты из Генкиного заявления в Отдел народного образования области, были, хотя и сильно приукрашены, но и не далеки от истины. Единственная дочь Савелия Захаровича, Екатерина – красивая и бойкая девица, после развода с мужем, вела загульный образ жизни. И если на Серегу хоть иногда приходили кое-какие алименты из разных концов страны, куда на заработки отправлялся его тоже непутевый папаша, то в свидетельстве о рождении дочки Таисии в графе отец уже был записан выдуманный мужчина. Катерина как-то пыталась намекнуть Иваненко, с которым когда-то поддерживала близкие и дружески отношения на его родство с дочкой, но он категорически пресек с ней всякое знакомство, чем нисколько не огорчил любвеобильную подружку. Года три назад Екатерина куда-то уехала. Поначалу она иногда приезжала навестить детей на шикарной иномарке, разодетая в дорогущие импортные наряды в обществе какого-то хлыща в черных очках. Посещения были короткими, сопровождались, как правило, подарками детям и передачей небольших денежных сумм и продуктов родителям. О себе женщина ничего не рассказывала, на вопросы о текущем житье-бытье не отвечала. Ее кавалер в дом вообще не заходил, и только молча курил на улице, иногда сигналами давая понять, что ему очень некогда. Потом посещения прекратились, и никто не знал, где сейчас находится непутевая дочь Савелия Захаровича.

Дед через своих бывших сослуживцев, иногда пытался что-то узнать о судьбе наследницы, но они только пожимали плечами. Иваненко обычно утешал старого товарища, что Катька, наверное, уехала в лучшую жизнь за границу, откуда невозможно писать и звонить. Но в глубине души, был уверен, что рано или поздно, после очередного таяния снега ее труп найдется на обочине одной из многочисленных проселочных дорог. В последние годы таких неопознанных трупов обнаруживалось все больше и больше, о чем регулярно сообщалось в милицейских сводках. Ему не хотелось расстраивать Савелия Захаровича еще и потому, что в прошлом году умерла жена деда – Таисия Васильевна, с которой тот прожил сорок лет и после ее смерти совсем пал духом. И если Таисия Васильевна хоть как-то держала дом, сажала огород и могла сводить концы с концами, умудряясь заправлять хозяйством и воспитывать внуков на две мизерные пенсии, то Савелий Захарович, все пустил на самотек. Выживали они только потому, что по соседству жила племянница Таисии Васильевны Лида, работавшая в райцентровской пекарне и каждый день приносившая деду свежий хлеб и, иногда, кастрюльку с борщом.

Внуки, действительно, целыми днями болтались у своих друзей, благо представителей детского населения в хуторе было наперечет, и Савелий Захарович всегда знал, где они находятся.

В последний свой приезд Иваненко застал у деда полную разруху, не такую, конечно, как у Генки, но тоже безрадостную, вопиющую о нищете и унынии обитателей дома сломанным крыльцом, немытой посудой и ободранными стенами. Взлохмаченная Таська бегала тогда по двору в грязной майке и с жадностью схватила шоколадку, привезенную милиционерами.

Читая Генкину жалобу, он, конечно, был возмущен подлостью Синяка, записавшего соседей в преступники, но в тоже время понимал, что жизнь у деда и детей далеко не сладкая и ее нужно как-то менять. То, что увидел Иваненко сейчас, повергло его от неожиданности в состояние изумления, близкого к прострации.