Ася Михеева - Автор, жги! [Азы конфликтологии для сторителлеров]

Конечно, роли субъекта и пассивного участника — динамические! Утром 22 июня 1941 года боец Тарасько — пассивный участник (не знает о уже существующем конфликте, не прилагает для его существования никаких усилий, не имеет возможности вмешаться); к вечеру 23 июня, приложив усилия и обретя винтовку — субъект; раненый в голову в бессознательном состоянии попав в плен — опять пассивный; участвуя в побеге военнопленных и нападая с лопатой на охранника — снова субъект.

Кому-то проще выйти в субъекты, кому-то сложнее (например, на вашу деревню напали, а вам полтора года от роду). Однако, мы знаем довольно много способов выцарапаться в субъекты, если есть действительно большое желание: выжить и стать свидетелем; просто выжить и сохранить имеющийся способ понимания ситуации; не выжить, но оставить свидетельства; не выжить, но стать примером действий. Анна Франк, Януш Корчак, Садако Сасаки не сделали ни одного выстрела, но их влияние на итог конфликта только увеличивается. Выживший в Холокосте еврей, который танцует со внуками на руинах Аушвица — тоже субъект конфликта, хотя очень долгое время его роль вынужденно была пассивной.

Соответственно, когда автор демонстрирует нам, как у персонажа появляются возможности более или менее безопасно отсидеться в пассивной роли, а персонаж все ползет в сторону субъектности; или, напротив, всеми силами уклоняется от реального участия в конфликте — это дает читателю много информации о персонаже. «Друг познается в беде, а важная деталь — на вибростенде».

Что важно. Для внешних наблюдателей и противоположной стороны конфликта видима только субъектная часть конфликта. Чтобы кроме вражеской армии осознать присутствие каких-то там нонкомбатантов — это надо сделать усилие, провести разведку, обдумать и т. д. И в детективе, и в остросюжетной драме можно многое сделать с сюжетом, просто ставя героя перед фактом того, на кого ЕЩЕ, кроме непосредственно видимого противника, влияют его действия.

Есть ли еще невидимые части стороны конфликта? Да, есть. Это группы поддержки. С ними проблема следующая — на старте конфликт их вообще не касается. И никто не ожидает их участия. Но, благодаря общности каких-то взглядов с одной из сторон конфликта, или благодаря возникшей по какой-то причине солидарности — совершенно внешние люди вдруг могут вложиться своими ресурсами. Если этих ресурсов окажется много — ход конфликта может измениться очень круто. См. последние интернетные истории о том, как общественность внезапно нанимает адвоката, дает убежище, помогает с оформлением документов каким-нибудь на вид нересурсным и беспомощным людям, конфликт с которыми, казалось бы, одно удовольствие. А вот внезапно не всегда.

Однако, с момента вложения сил группа поддержки начинает восприниматься второй стороной как часть стороны конфликта («ах, так вы с ними!!!»). Это один из механизмов самораспространения конфликта — каждый, кто хоть немного в него вложился, уже внутри, и от него зависит только, выбрать пассивную или субъектную позицию. Море сюжетов начинается с того, что ни о чем не подозревающий герой вмешивается во вроде бы очевидную ситуацию, на уровне «подобрать мячик и отдать детям», а уже действующие участники большого конфликта немедленно начинают рассматривать его как нового игрока на поле, со всеми проистекающими последствиями.

Еще полезно знать, что каждая отдельная группа поддержки руководствуется своими собственными соображениями и может иметь массу несостыковок с другой группой поддержки в том же конфликте. Во время суда по делу Иванниковой-Багдасарьяна (женщины, заколовшей водителя-насильника) с плакатами поддержки Иванниковой возле суда стояли феминистки и русские националисты и смотрели друг на друга с баааааальшим недоумением.

И еще группа поддержки может желать не вашего благополучия, а неблагополучия второй стороны. Энты помогли хоббитам не столько потому, что хоббиты няши, и тем более не из сочувствия к Гондору и Рохану, а потому, что Саруман наломал дров. На основе совместного причинения гадостей общему врагу может сложиться дальнейшая дружба (хоббиты+энты), а может и не сложиться (Англия и США+Советский Союз), в меру имеющихся уже у этой системы противоречий.

Все ресурсы стороны конфликта, которые владельцы ресурсов готовы ввалить в конфликт, чтобы отстоять свое видение ситуации, называются силой стороны. Технически, открытый конфликт есть сличение сил сторон, у кого оказалось больше — тот и победил. Но важной, не всеми замечаемой оговорочкой является «которые владельцы готовы ввалить». Ресурсы, которые участник конфликта имеет, но не хочет тратить на именно этот конфликт, тут не помогут. Понятно, что с эскалацией конфликта и нарастанием антагонизма участники часто меняют свое мнение о том, чем можно пожертвовать ради победы, но чаще все же «все ресурсы, что есть у стороны» — это гораздо больше, чем «все ресурсы, которые пойдут на конфликт». А как узнать, кто даст в этом аукционе больше? Увы, только реальной проверкой — открытым противостоянием. Но вот незадача — ресурсы в конфликте сгорают. И поэтому масса сюжетов связаны с выяснением, кто что имеет в прикупе, что думают их и наши союзники, какие танки настоящие — а какие — надувные, насколько силен боевой дух противника и нет ли возможности его подиспортить. Конфликт вроде бы есть, и есть антагонизм, но все держат ровные, умеренно дружелюбные лица, и только сплетники бегают туда-сюда, дорого продавая информацию. Пока не наступит уверенность, что вторая сторона кинет в топку заведомо меньше ресурса — к открытой стадии переходить опасно. И если лежащее в основе конфликта противоречие дает хоть как-то дышать — то участники стараются подождать с бомбежкой. Но, конечно, не всегда это возможно, бывает и так, что от открытой конфронтации уже не отвертишься, и ресурсы, союзников и данные о союзниках врага приходится собирать уже сражаясь: см. историю Рихарда Зорге.