Эрлинг Кагге - Прогулка. Самый простой источник радости и смысла

Скорее, нас следовало бы называть homo insipiens. Insipiens – это антоним слова sapiens и переводится как «незнающий, неразумный». Название homo sapiens представляется мне каким-то одномерным и предполагает самоуспокоение, тогда как homo insipiens имеет, по-моему, более широкий смысл, который, как я думаю, лучше отражает то, кто мы есть, – искатели знаний.

В связи с вышесказанным возникает еще один резонный вопрос: а не можем ли мы, перестав ходить на своих двоих, в конце концов постепенно развиться в нечто отличное от того, чем то, что сегодня считается человеком?

Очевидно, что сидячий образ жизни делает ее менее физической. Мы начнем познавать мир по-другому, в частности не на собственном опыте. Ведь мы не сможем чувствовать даже то, что нас непосредственно окружает, поскольку это возможно только для того, кто ходит. Вкусы, запахи, то, что мы видим, ощущаем и слышим, – все наполнится иным содержанием. Наше существование станет более абстрактным. Подобно персонажам «ВАЛЛ-И» мы в буквальном смысле утратим контакт с окружающим миром и оторвемся от земли. Вместо того чтобы физически ощущать ее, познавать себя и среду при соприкосновении собственного тела с внешним миром, для нас станет все более естественно ограничиваться психологическими переживаниями и тем самым, возможно, открываться для менее осязаемых вещей, таких как религия или эмоции.

Может ли с нами случиться такое? Всецело осознавая ограниченность собственных знаний в этой области, я написал неврологу Эдварду Мозеру, лауреату Нобелевской премии по медицине, и спросил его, можем ли мы, люди, со временем перейти к более абстрактной форме бытия. Меня, в частности, интересовало, может ли наше понимание того, что значит быть частью единого мира, сместить акцент с физического взаимодействия на мыслительную активность. И Мозер ответил однозначно: «Да, это не лишено смысла». А еще подчеркнул, что то, что произойдет, если мы перестанем ходить, будет зависеть от того, что в этом случае займет место ходьбы. «Вообще-то, если человек научился ходить в юном возрасте, а затем почему-то перестал, очень многое можно компенсировать. Однако ходьба и движение составляют основу для исследования и познания окружающего мира, а это фундамент для нашего интеллекта».

Я уже говорил, что в санскрите с ходьбой сравнивается не только время, но и знание – gati . В норвежском языке такая метафора тоже прослеживается, как в некоторой мере и в английском. Норвежцы говорят, что должны gjennomgått что-то, что буквально означает «пройти через что-либо», но это выражение в норвежском, как и в английском языке, имеет и переносный смысл. «Пройти через что-либо» подразумевает не только переместиться с места на место, но и познать что-то на собственном опыте. Носителям санскрита удавалось передать этот смысл намного лучше, чем в норвежском или английском языках; для этого у них было правило sarve gatyarthā jñānārthāś са , которое гласит: все, что означает «ходить», также означает «знать».

Меня ничуть не удивляет, что древнеиндийский и норвежский языки так одинаково трактуют значения слов ходить и знать. Сходства между их значениями отражают многовековые связи между людьми по всему миру и рассказывают об опыте, который люди накапливали во время путешествий. И это, безусловно, прекрасно.

Ходьба позволила нам стать теми, кто мы есть, а значит, перестав ходить, мы можем переродиться в нечто иное.

Последняя прогулка моего деда (дедули) закончилась встречей с расстрельной командой в крепости Акерсхус утром 9 февраля 1945 года. Немецкие оккупационные власти приговорили его к смерти. «Если бы я знал, что все так закончится, я сделал бы больше», – сказал дед судьям, после того как ему зачитали приговор. Дед работал юристом в Осло и бегло говорил по-немецки. Он тайно сотрудничал с Сопротивлением. Нацисты не нашли никаких прямых доказательств его связи с партизанами, но, в сущности, это не имело значения. Ранее в день ареста до деда дошли слухи, что его собираются арестовать и впоследствии казнить, но он знал, что, если попытается сбежать, вместо него в качестве назидания казнят другого норвежца. Дедушка даже не думал бежать, оставив умирать вместо себя кого-нибудь другого. Он позволил арестовать себя. Я думаю, в нашей семье не найдется ни одного человека, который в какой-то момент не задавался вопросом, как бы он поступил в тот день: так же как дед или попытался бы сбежать и спрятаться? На такие вопросы не знаешь ответа до тех пор, пока сам не встанешь перед выбором. Моя бабушка (бабуля) так и не оправилась после его гибели. Она больше не вышла замуж, и ее горе продолжало жить в ее теле все оставшиеся пятьдесят шесть лет ее жизни.