Джон Пантелеймон Мануссакис - Бог после метафизики. Богословская эстетика

К летальному исходу искусства приводит, несомненно, забвение прекрасного, — точнее, наша «глухота» к зову прекрасного (то калон). В другой книге, где Хай деггер также обсуждает искусство, он пишет:

Как только человека, взирающего на бытие, это бытие захватывает, он возносится над собой, как бы простирается между собой и бытием и оказывается вне себя. Эта превознесенность-над–собой и унесенность–от–себя (Uber‑sichhinweg‑gehoben), а также привлеченность самим бытием (Angezogenwerden) есть эрос. Лишь в той мере, в какой бытие раскрывает человеку свою «эротическую» мощь, он может думать о самом бытии и преодолевать его забвение [11] Мартин Хайдеггер, Ницше (пер. А. Шурбелева). — СПб.: Владимир Даль, 2006. — С.98–99. .

Этот отрывок примечателен тем, что Хайдеггер, как кажется, приписывает здесь Бытию эротичность. Но если это действительно так, как это возможно, чтобы человек испытывал эротическое притяжение к Бытию? Хайдеггер заимствует ответ из Платонова Федра, связывая Бытие с прекрасным. «Итак, именно прекрасное вырывает нас из забвения бытия и не дает угаснуть нашему взору, обращенному к бытию» [12] Heidegger, Nietzsche, P.99. . Красота — наи более зрима (то экфанестатон), а потому наиболее привлекательна (то эрасмиотатон) (Федр, 250d). Этот двойственный признак приводит человека в экстаз (совершенно буквально: эк–стасис, «ис–ступление»), описанный Хайдеггером здесь. Без эротического исступления невозможно было бы созерцать явление прекрасного (впрочем, пожалуй, только «прекрасного» как эстетического объекта), — и обратно: без восприятия человек никогда не отступился бы от самого себя, восхищенный прекрасным.

По контрасту с опытом «эстетики» (в смысле науки об опыте объекта искусства), я намерен говорить об этом двойственном характере эстезиса (как экстасиса, дающего место проявлению, и проявления, приводящего к экстасису). Это потребует разработки новой парадигмы, противоположной парадигме опыта, а имен но парадигме контропыта [13] См. работы Kevin Hart, особенно Введение в Counter- Experiences: Reading Jean‑Luc Marion (South. работы Kevin Hart, особенно Введение в Counter- Experiences: Reading Jean‑Luc Marion (South. работы Kevin Hart, особенно Введение в Counter- Experiences: Reading Jean‑Luc Marion (South. работы Kevin Hart, особенно Введение в Counter- Experiences: Reading Jean‑Luc Marion (South Bend, Ind.: University of Notre Dame Press, 2007, P. 1–30). end, Ind.: University of Notre Dame Press, 2007, P. 1–30). end, Ind.: University of Notre Dame Press, 2007, P. 1–30). end, Ind.: University of Notre Dame Press, 2007, P. 1–30). (особенно в богословской эстетике, которой мы занимаемся тут, поскольку Бог ни когда не может дать Себя нам в качестве объекта нашего опыта). Если в структуре художественного опыта мы видим пережитки платонизма, то в эстетическом контропыте мы встречаемся с антиномичностью Воплощения. В самом деле, опрокидывание платонизма, которой так рьяно добивался Ницше, была достигнута только Христианством [14] Я понимаю, что это звучит странно, поскольку для са мого Ницше христианство — по крайней мере, христианство определенного рода — было синонимично платонизму; он называл его «платонизмом для народа». . Если суть платонизма — в иерархии, возводящей чувственное к сверхчувственному (как бледный отпечаток — к первообразу), то христология Халкидона — не что иное, как удар по этой системе. Воплощение не просто переворачивает всю платоническую схему, помещая чувственное «вверху», а сверх чувственное — «внизу» (как поступают сегодня многие философы–имманентисты), или отбрасывает сверх чувственное ради чувственного, — такие инверсии оставили бы платонизм неприкосновенным, сохраняя само иерархическое соотношение «низа» и «верха» [15] См.: Heidegger, Nietzsche, vol. 1, trans. David Farrel Krell (New York: Harper & Row, 1984. — P. 200–210). . Христианство идет дальше: когда Павел утверждает, что Христос— образ Бога невидимого (Кол. 1:15), он вовсе не возвращается к платонической модели видимого об раза, отображающего невидимый оригинал (Идею). То, что говорит Павел, куда более радикально — он заявляет, что без образа оригинал невозможен, как без Сына нет Отца. Он говорит, что Отец избрал явить Себя в Сыне, с Которым Он един. Причем, чтобы оценить значение этого тезиса для философии, не обязательно даже при нимать его вероучительный смысл [16] Это отношение— первое, что должна была открыть феноменология образа; и она это сделала: «оригинал „нуж дается“в образе, чтобы явиться» (John Sallis, Delimitations: Phenomenology and the End of Metaphysics. —о отношение— первое, что должна была открыть феноменология образа; и она это сделала: «оригинал „нуж дается“в образе, чтобы явиться» (John Sallis, Delimitations: Phenomenology and the End of Metaphysics. —о отношение— первое, что должна была открыть феноменология образа; и она это сделала: «оригинал „нуж дается“в образе, чтобы явиться» (John Sallis, Delimitations: Phenomenology and the End of Metaphysics. —о отношение— первое, что должна была открыть феноменология образа; и она это сделала: «оригинал „нуж дается“в образе, чтобы явиться» (John Sallis, Delimitations: Phenomenology and the End of Metaphysics. — Bloomington: Indiana University Press, 1986. — P. 69). loomington: Indiana University Press, 1986. — P. 69). loomington: Indiana University Press, 1986. — P. 69). loomington: Indiana University Press, 1986. — P. 69). .