протоиерей Иоанн Толмачев - 3.Недели по Троице 1-17

Мнения были различны, и по самому направлению, принятому иудеямя, естественно, склонялись более к внешним и формальным предписаниям закона. Например, существовало у многих то мнение, что заповедь о жертвах, как таком деле, которое исключительно совершается в честь Сущего, и составляет именно первую заповедь закона; считались также в числе главных заповедей другие правила обрядности, — закон о хранении субботы, об обрезании, и т. п. Конечно, при этих рассуждениях одни старались выказать свое превосходство над другими в понимании закона, и святая Божья воля делалась, вследствие того, предметом человеческого совопросничества и состязания; между тем, подобные споры не могли не приводить в недоумение и истинных ревнителей закона. Таким образом, отчасти — чтобы найти удовлетворение недоумению, отчасти — чтобы изведатъ мысль Иисуса, законоучитель обращается к Нему со своим вопросом.

Посмотрим теперь, какой дан ему Спасителем ответ. В другом случае, т. е. если бы вопрос был обращен не к такому важному лицу, — это обстоятельство могло бы не заслуживать особенного внимания, но тут Сам Начальник веры и Совершитель спасения дает свой отзыв на вопрос, действительно важный по своему общему содержанию. Что же отвечал Спаситель? " Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим " (ст.37): это, говорит, есть первая и наибольшая заповедь. Но вслед затем Он присоединяет к ней другую — подобную: : возлюби ближнего твоего, как самого себя (39), и в заключение прибавил, что в сих двух заповедях состоит весь закон и пророки, — то есть сущность всего учения закона и пророков.

Таким образом, Спаситель указал не только первую и большую заповедь закона, но и общее существенное содержание его заповедей, обнимающее собой все остальные без исключения. Все это, по смыслу Его слов, заключается в любви, которая, сосредотачиваясь в любви к Богу, проявляется потом любовью к ближним. Из этого видим, что Спаситель ставит дух и существо закона выше его внешних предписаний, и как Провозвестник благодати Нового Завета, который пишется на скрижалях сердца, указывает для человека высоту нравственного совершенства в его внутренней жизни — в чувстве сердца и вообще в проявлениях духовной жизни. Впрочем, Он не упускает здесь из вида положительных требований закона, и слов Его нельзя назвать каким-либо уклонением от прямого ответа на предложенный вопрос: обе указанные заповеди приведены Им из того же древнего закона, и еще прежде высказаны у Моисея в разных местах (Втор. 6:5; [1138] и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими. Лев. 19:18 [1139] Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя. Я Господь [Бог ваш]. ). Тут показывается, что и ветхий закон не составляет существенной противоположности с Новым Заветом и в коренных положениях своих имеет одну и ту же окончательную для человека цель — утвердить в его душе внутреннее общение с Богом и обратить это для него в предмет первой потребности.

Но где же прямой ответ на вопрос законника, когда Спаситель говорит сначала об одной заповеди, но тут же указывает на две, и в заключение ту и другую из них вместе устанавливает основанием закона и пророков? Которую из них нужно считать главной, и одну ли ее нужно признавать такой? Будем точнее держаться собственных же слов Спасителя. Когда Он приводит заповедь о любви к Богу и говорит, что это есть первая и наибольшая заповедь в законе, то значит, так и нужно понимать ее. На нее даже и нельзя смотреть иначе, судя по самому содержанию этой заповеди и по самой форме ее изложения. Человеку вменяется в обязанность — любить Господа Бога своего всем сердцем своим, всей мыслью. Можно объяснять различным образом эти выражения, так, например, под "сердцем" можно понимать душевную способность чувствований, или, как другие понимают, стремлений, под "душой" способность живых ощущений, или же вообще духовную силу жизни и деятельности, под "мыслью" умственную силу человека. Но во всяком случае выходит то общее замечание, что любовь к Богу должна царствовать над всем, что есть в душе человека, занимать его собой ежечасно и ежеминутно — остается ли тут место для другой какой-либо сторонней любви? После этого можно разве только удивляться тому, каким образом законник, спрашивавший Иисуса, и другие не сознавали всего значения этой обязанности. Единственное на это объяснение мы находим в том вышеуказанном обстоятельстве, что они слишком отдалялись от внутреннего духа служения Богу и всю нравственную деятельность свою сосредотачивали на делах внешности, а потому здесь только и видели для себя правило жизни.