Александрова Т. Л., Суздальцева Т. В. - Русь уходящая - Рассказы митрополита

Меня однажды тоже «подловили»: сфотографировали на приеме со стаканом в руках: дескать, водку пьет. Я посмотрел и говорю: «Ну конечно: все знают, что водку пьют — стаканáми». На самом–то деле понятно, что стакан используют только когда «принимают на троих», а на приемах из него пьют минеральную воду, так что шока ни в ком эта фотография не вызвала.

Мы потом смеялись: сколько же он должен употреблять каждый день за литургией, если на заседание ВСЦ привез целый ящик. В Москву он обычно привозил чачу в большом количестве, в каких–то невероятных бурдюках, которые укладывал в чемоданы. В гостинице искал повсюду пустые бутылки из–под «Боржоми», ночью разливал чачу и потом раздавал всем в патриархии, а бурдюки всегда увозил с собой.

К лаптям у нас отношение пренебрежительное, а это великолепнейшая обувь, на все сезоны. Лапоть, как правило, надевался на онучу — обертку из шерстяной ткани, а сам он был из липового лыка. Связать лапоть не так–то просто. В этой обуви нога дышит, и они практически невесомы. Лапоть гнется, но не так, как резина. Ходить в лаптях можно было быстро и долго. А корме того, есть даже присловье такое: «Что–то скучно стало, что ли переобуться?» Путники, садились, развязывали шнурки, тоже лыковые, разматывали онучу, шевелили пальцами, обсуждали, сколько кто верст отмахал, потом зашнуровывали вновь и шли дальше.

Воспоминания относятся к периоду до последнего посещения Иерусалима на Страстной седмице 2003 г. — Концевая сноска 36 на с. 386.

В Греции есть еще особое место — Метеоры. На вершинах огромных отвесных скал, возвышающихся среди равнины, приютились небольшие монастырьки. Внешне эти скалы напоминают наши Красноярские столбы — останки не выветрившихся пород. В Армении, в нескольких десятках километров от Еревана, тоже есть скальный монастырь. Он вырублен в скале — вертикально. «Входили» с поверхности и убирали все лишнее. Смотрятся просто как здания, но они не сложены из камней, а вырублены в породе. Ерарт называется.

Обычно мы возили туда чемодан черной икры, два чемодана черного хлеба и чемодана три сушеных грибов — это был обязательный набор. Но бывало и то, что привозили по просьбе афонской братии. Как–то попросили привезти «селедочки». «Разве у вас ее нет?» — спросил я. «Есть, но то голландская, сладкая, а нам бы нашей, солененькой!»

У нас «сволочь» — ругательное слово, а изначально это был дипломатический термин, обозначавший свиту. Являлся русский посол к иностранному двору и заявлял: «Я — посол государя Московского, а это моя сволочь». На дармовом угощении эта публика вела себя соответственно — так и появилось современное значение.

И с Горбачевым, и с Лигачевым я в свое время спорил, что надо восстанавливать рюмочные. Хочет человек выпить — пусть выпьет, но пусть и закусит. В старину говорили: беда не в том, что много пьют, а в том, что мало закусывают.

Владыка всегда рассказывал историю храма именно так, хотя по документам хронологически возникновение Елисеевской церкви четко привязывается к возвращению Патриарха Филарета из польского плена, а храм Воскресения словущего существовал ранее — как сказано в летописи, «на монастыре». В 80–е — начале 90–х гг. по благословению Владыки история храма изучалась по архивным документам. Владыка внимательно читал подготовленные материалы, тем не менее оставался верен своей версии. — Концевая сноска 37 на с. 386.

Мнение о том, что храм не был закрыт благодаря заступничеству Станиславского и других артистов, широко распространено, однако по свидетельству Е.Н. Оранской, дочери о. Николая Поспелова, бывшего настоятелем с 1907 по 1940 г., никаких действий ими не предпринималось — во всяком случае, клиру храма об этом ничего не было известно. — Концевая сноска 38 на с. 386.

Несколько лет мы с ним сосуществовали, а затем Господу было угодно вмешаться: в храме случился пожар. Пожар случился днем, а загорелось от свечи. Одна женщина, у которой сын куда–то сдавал экзамены, наставила целый подсвечник свечей перед «Взысканием погибших». После службы Евдокия Степановна, главная «блюстительница» иконы, куда–то ушла, свечи догорали, что–то упало на ковер… Я тогда куда–то уезжал, куда — не помню. Когда вернулся, о. Владимир сообщил мне о том, что случилось. Я сразу же поехал в храм. Горел даже иконостас, у «Взыскания погибших» лопнуло стекло, икона была вся черная, но осталась цела. Вышло так, что еще до пожара я приготовил документы, свидетельствующие о том, что в храме неисправна проводка, но староста на них никак не реагировал. Когда начали расследовать причины пожара, на это обратили внимание — тогда–то и удалось его «спихнуть».