протоиерей Александр Мень - Русская религиозная философия

Он появляется на кафедре. Темно–голубые, глаза, гутые черные брови, вытянутое худое лицо, падающие, как я уже говорил, на плечи волосы, несколько иконописное лицо, длинный, немного нескладный юноша, производивший загадочное, странное впечатление! В те годы, когда он учился, он приезжал в нам, в Сергиев Посад, и там слушал некоторые лекции по богословию, философии (как свободно посещающий). И даже там, где люди с длинными волосами были отнюдь не редкостью, он производил какое–то таинственное впечатление. Несколько раз он бывал в этом городе, жил в Лавре, и ему там нравилось… Богословы и монахи его любили, а студенты уже позже, когда он был знаменитостью, полублагоговейно, полуиронически раздавали в бутылочках воду, в которой он мыл руки, и говорили: это «вода Владимира Соловьева».

Что же заявил Соловьев в своей диссертации? Она имела подзаголовок «Против позитивистов» («Кризис западной философии» — название этой книги). И такова была сила его мысли (но, надо сказать, и такова была объективность философов, преподавателей университета в начале 1870–х), что, несмотря на критику их позиций и несмотря на то, что они оппонировали ему, звание ему было присуждено, а большинство его идейных и философских противников восхищались его мыслью, его методикой, его ясным, кристальным языком.

В двух словах, о чем эта книга. Он объяснил, почему западная философия пришла к кризису к концу XIX века. Потому, что она взяла в качестве инструмента познания только рассудок, все более и более придавая познанию односторонний характер. Сначала Соловьев показывает, как в Средние века разум освобождается от теологии, освобождается от Церкви. Потом он становится автономным, а затем он занимает все большее и большее место, и в конце концов переходит пределы, которые ему доступны. И начинается распадение. В той юношеской книге, в которой уже предчувствуется новый духовный синтез, он показывает, как в философии Шопенгауэра и других философов, которые потянулись к священным книгам Востока, сухой рационализм начинает себя изживать. Он все это предсказал. В этой книге — уже предчувствие того синтеза, который Соловьев наметил. Он называл это «отвлеченными началами».

Что такое «всеединство»? — Всеединство это дух, который связывает элементы природы и духовные миры, который связывает общество, нас — с высшим единым Началом. И когда люди берут какую–либо одну часть бытия всеединого, ограниченного и выделяют ее, получается то, что он называл «отвлеченным началом». Поэтому рассудочное познание, ставшее отвлеченным, оторванным, отрезанным от бытия, в конце концов терпит поражение. Эмпирическая наука, которая перестает считаться с опытом внутренним, духовным и с выводами отвлеченной метафизики, — тоже в конце концов заводит в тупик. И Соловьев подвергает критике все основные «отвлеченные начала», это стало содержанием его докторской диссертации.

Это был человек непростой. С ранних лет (ему еще не было 10 лет) у него начался особый, мистический (или, если хотите, оккультный) опыт. Он стал видеть какое–то женское существо космического характера и переживал встречу с ним, как встречу с Душой Мира. Больше никогда Вл. Соловьев не верил, что мироздание — это механическое, что это агрегат вещества. Он видел Душу Мира! Первый раз это было в детстве, в церкви Московского университета. Второй раз он сознательно стал искать ее, он просил, чтобы она явилась. И это произошло во время заграничной командировки, когда он посетил Западную Европу после защиты диссертации. Он жил в Лондоне, работал в знаменитом Британском музее. Там он изучал древние тексты, старинные мистические учения (Якоба Беме и других). И во время напряженнейшей работы в библиотеке он вдруг увидел лицо, то самое женское лицо, космическое, которое явилось ему в университетской церкви, когда ему было 8 лет. Это особый опыт. Он пытался писать его в стихотворении «Три свидания». Стихотворение написано с иронией, с само–иронией, потому что он был человеком чутким, целомудренным и ранимым. Несмотря на все свое остроумие, несмотря на то, что он, казалось, был закован в латы какие–то, — на самом деле душа его была странницей, она очень зябко чувствовала себя в холодном мире. И когда он говорил о самом дорогом для себя, он намеренно говорил об этом с иронией.

Вл. Соловьев решил, что в Египте, в древнем отечестве мистерий, великих религий, гностической теософии, он увидит все то, что составляет Душу Мира. И в Каире он уходит однажды из гостиницы и бредет по голой каменистой пустыне. В цилиндре, в своем европейском одеянии, он идет (и попадает там в руки бедуинов), бредет наугад. Куда он шел, он сам не мог этого сказать, он заснул на холодной земле. И когда он проснулся, вздрогнув, он вдруг увидел (в тот момент, который называют фазовым состоянием, когда человек переходит от сна к бодрствованию) другой мир, совсем иной. Как будто бы с окружающего его мироздания сняли пелену. Вот почему он писал в одном из своих стихотворений: «Милый друг, иль ты не видишь, что все видимое нами — только отблеск, только тени от незримого очами». Это было его главное внутреннее переживание.