Иван Орлов - Труды Св. Максима Исповедника по раскрытию догматического учения о двух волях во Христе

Прибыл Максим в Александрию в начале 633 года или, по крайней мере, не позже конца 632 года, а удалился в 639 году, и все это время, около шести лет, он провел, нужно полагать, в Александрии или в окрестностях ее, вообще в Египте. Не подлежит сомнению, что в Африку Максим явился из Александрии: об этом достаточно говорит указанное выше обстоятельство, заставившее его переселиться в Африку. Оно же говорит и о том, что событие это случилось не раньше 639 года, и, вероятно — в этом именно году. С другой стороны, нет решительно никакого основания предполагать, что после более или менее продолжительного пребывания в Александрии Максим возвратился в Хрисопольский монастырь, как обыкновенно представляют дело [75], а затем вторично явился в Александрию: было бы более чем непонятно, по каким побуждениям и зачем Максим вторично прибыл в Александрию. Напротив, есть некоторые данные, косвенно указывающие на то, что Максим не возвращался в Хрисополис после путешествия в Александрию. Сюда должны быть отнесены, во–первых, вышеприведенные слова Пирра: «мы, — говорит Пирр про себя и Сергия, — не знали тебя в лицо»; едва ли бы подобное явление было возможно, если бы Максим вернулся из Александрии и жил в монастыре. Во–вто–рых, за то же говорит и то обстоятельство, что в письме к сенатору Петру, написанном уже из Африки, Максим рассказывает про известное столкновение Софрония с Киром в Александрии. Если бы Максим вернулся из Александрии в монастырь, то он постарался бы, конечно, не раз побывать в Константинополе у Петра, к которому он раньше обращался письменно за содействием. И быть не может, чтобы при личном свидании Максим не рассказал про это столкновение. Разумеется, странно было бы представлять дело и так, что все шесть лет Максим высидел в самой Александрии: ничто не мешало ему путешествовать по окрестностям города с проповедью обличения «религиозного новшества, появившегося в Александрии». Но где именно и в чем собственно провел Максим все эти шесть лет, об этом положительно нельзя ничего сказать. Кроме упомянутого выше письма к сенатору Петру, сохранились ехце два письма, написание которых должно быть отнесено к самому концу этого, александрийского, периода. Это письма к Косьме, диакону Александрийской церкви, и другое (рекомендательное) к Петру (смотр, во II отделе: время, место, цель и повод написания писем Максима). Но они ровно ничего не поясняют нам относительно пребывания и деятельности Максима в Александрии или вообще в Египте. Правда, одно из них — к Петру — показывает, что Максим работал в это время в направлении, указанном полемикой, углубляясь в самые основы ее; но это указание слишком общо, и не может быть распространено на весь александрийский период.

Со времени переселения Максима в Африку начинается новый период его жизни — период открытой, непрерывной и оживленной деятельности, всецело направленной на борьбу с широко распространившимся злом Церкви, всему Востоку угрожавшим серьезной опасностью. Дело в том, что до 40–х годов в Североафриканской церкви о монофелитизме знали лишь по слухам; но с 40 года и сюда начала проникать преступная пропаганда моно–фелитизма. Она занесена была сюда переселенцами из Египта, принужденными удалиться оттуда вследствие указанного выше обстоятельства, среди которых было, разумеется, немало и приверженцев монофелитизма. Понятно, что среди такого положения дел в Североафриканской церкви появление и деятельность здесь Максима были как нельзя более своевременны.

Прекрасно характеризует деятельность Максима в Африке за это время автор похвального слова Максиму. «Вступая в разговор с африканскими епископами, — говорится в жизнеописании Максима, — он своими божественными устами утверждал их в вере, наставлял и вразумлял их, как избегать коварства врагов и опровергать софистические умствования их. Многоопытный муж этот хорошо понимал, что для нас необходимы великое искусство и навык в диалектике, если хотим победить противников и низложить их надменную гордость, попирающую истинное знание. Поэтому он всячески возбуждал их (православных), одушевлял, воспламенял в них дух мужества, исполнял духом ревности. Правда, они (епископы) превышали его саном, но в отношении мудрости были гораздо ниже его, не говоря уже о других высоких качествах этого мужа. И они охотно внимали его речам, беспрекословно повиновались его убеждениям и советам, польза которых была так очевидна… И не только клир и все епископы, но и народ, и все начальники — все чувствовали в себе какое–то непреодолимое влечение к нему. Все жители не только Африки, но и близ лежавших островов почитали Максима как своего наставника, учителя и вождя» [76].