Софроний - Духовные беседы

Итак, на сегодня отпустите меня с миром. И я молюсь, чтобы Господь дал вам этот мир, который мне дал Господь по молитвам игумена Мисаила, память которого я чту глубоко. И да хранит вас Господь…

Постижение человечества через со-страдание. Наше время — сугубо тяжелое. О молитвеннике за весь мир. Об аде нелюбви. О нашей неспособности к исихазму. О нашем спасении через скорби, характерные для нашего века. Об отсутствии культуры сердца при обилии культуры интеллекта.

Благословенно имя Бога нашего, Бога в Троице: Отца и Сына и Святаго Духа.

В последнее время, как вы знаете, я часто пребываю совершенно без сил и лишен общения с вами. Теперь, кончая жизнь и ожидая исхода моего каждый день и каждый час, я, странным образом (а может быть, и естественным образом), вспоминаю первые дни моего монашества. В двадцать пятом году я прибыл на Афон, чтобы там остаться монахом. Это было шестьдесят семь лет тому назад.

Пережив страдания Первой мировой войны и последовавших затем катастроф — частичных и общих, людских и космических, — я теперь могу сказать, что война эта естественным образом породила во мне мысль о всем человечестве, ибо все человечество принимает участие в мировой войне. В предсказаниях Самого Христа в Евангелиях ( Мф.24:6; Лк.21:9) много говорится о конце дней и о скорбях, тяжелых для всего мира, на долгие годы. Я, как живописец, тянулся во Францию, которая в тот исторический момент была первенствующею страною в сфере моего искусства. И хотя война кончилась победоносно для Франции, царило ощущение ничтожности результатов войны в моральном плане — она разрушила многие ценности и многие люди погибли. Господь говорит странным образом: «Когда вы услышитеобо всем этом… поды мите головы ваши… не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть»( Мф.24:6; Лк.21:28). Однако горе не принимало таких глубоких форм, как теперь. Страдание и отчаяние в то время были значительно меньшими и легче выносимыми, чем теперешние.

Почему я говорю сейчас об этом? — Потому что перед нами, монахами наших дней, стоит вопрос: как построить нашу монашескую жизнь, чтобы мы не потеряли спасения в Боге. Ибо в творении спасенных в Боге Духом Святым людей — смысл всей истории.

Во времена первого издания «Добротолюбия», собрания отеческих творений, люди обладали несравненно большим терпением, несравненно большей надеждой на спасение, чем теперь. Условия мировой жизни переменились, и люди вступают в брак и рождают детей в иных условиях, нежели прежде. Во многих отношениях есть облегчения, но рождение в сей мир теперь есть гораздо более трудная проблема, чем раньше. Интеллектуальное состояние мира в тот момент, когда я пришел к монашеству, и то, которое я теперь наблюдаю, колоссально различны. Но сказано апостолом Павлом слово, что прежние отцы Ветхого Завета — великаны духа, исполины веры — не достигли тех откровений, которых достигали Апостолы: «да не без нас совершенство примут»( Евр.11:39–40). [175] В оригинале: «да не без нас спасение улучат». . Как имевший благоволение Божие пройти все формы монашества, скажу вам, что в организации нашей жизни монашеской мы не можем удержать образ жизни наших отцов. Непременно надо рассчитать жизнь так, чтобы все было по силам.

После Первой мировой войны естественно появилась мысль о мировой жизни: дух человека мыслит все человечество более тесным образом, чем раньше. Я еще застал на Афоне времена «Добротолюбия». Они не прекратились и до сих пор. Из многих случаев молитвы за весь мир, поражавших меня, я выносил великую радость и благодарность Богу за то, что люди стали мыслить все человечество.

Помню один замечательный момент, который навсегда отпечатался в моем сознании. Это было в самом начале моего монашества, в 1925 или 1926 году. Я пришел на берег моря и увидел там старца с длинной четкой на триста узлов. Я подошел к нему близко со страхом, свойственным новоначальным, и молча стоял, наблюдая, как он молится. А он сидел на большом камне и тянул четку. Наконец я возымел дерзость все-таки попросить его: «Отче, молись обо мне». Я просил об этом, потому что когда я покинул Францию в двадцать пятом году, то дух «отчаяния» уже владел мною, хотя в менее тяжкой форме, чем теперь. И вот, раздавленный этим отчаянием, я просил его: «Отче, молись обо мне». Он посмотрел на меня и говорит: «Ты видишь эту четку? Я тяну ее за весь мир. Я молюсь за весь мир. И ты там, в моей молитве». Трудно объяснить, почему и сколько времени нам нужно на ту или иную реакцию, но, в общем, я не ушел с первым словом. И через некоторое время опять, живя в себе отчаяние тех дней, я сказал: «Отче, молись обо мне». Он говорит: «Я же тебе сказал, что я за весь мир молюсь. И ты здесь, в этой молитве». Через несколько мгновений опять я повторил мою просьбу, потому что глубока была моя скорбь, и снова в третий раз сказал робко: «Отче, молись обо мне». Он добро посмотрел на меня и говорит: «Я же тебе сказал, что ты здесь, — показывает на четку, — что тебе больше надо? Ты здесь, в этой молитве моей за весь мир». Отошел я, пораженный состоянием духа этого старца. «Я молюсь за весь мир; ты там, чтобы не «расколоться» нам на мелочи, на детали».