Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3

Мама поведала Леве, что времена пришли тяжкие. И с тех пор как арестовали братьев и закрыли часовню, верующие прекратили встречи друг с другом. По словам матери, получилось:

— Что где кто ни скажет: собраться ли для молитвы, помочь ли кому, — все тут же известно. Вызывают. А как это происходит? Уж некоторые братья думали, что все это через электрическую лампочку, током передается к особым аппаратам, и они все знают, все слышат.

Лева отлично понимал, что здесь никаких аппаратов нет, а все устроено так, что если кто не предаст другого, будет предан сам.

Из сообщения мамы Лева узнал, что окончил срок и вернулся и Николай Александрович Левинданто.

— Как же, мама, — спросил Лева, — вот Николай Александрович, наш родственник. Неужели он, освободившись и вернувшись в Куйбышев, не пришел навестить тебя со своею женой, твоей племянницей?

— Нет, что ты! Он ни с кем не встречается.

Для того чтобы уяснить себе обстановку, Лева решил читать не только Библию, но и газеты. Читая их, он узнал, что правая рука великого Сталина, Николай Иванович Ежов, совершает большие дела: раскрывает преступления, утверждает справедливость. По улицам, на столбах, было расклеено много афишек, которые восхваляли Ежова, как «твердокаменного большевика». Например, рисунок: рука в ежовых рукавицах раздавливает гидру, и подпись к этому: «Гидра контрреволюции в ежовых рукавицах».

Везде продавались портреты Н.И.Ежова, начиная с формата открытки и кончая большим размером.

«Кто такой Ежов? — думал Лева. — Ему дана теперь вся сила. Это Божий слуга, высший представитель власти, который под руководством Сталина совершает правосудие».

И Лева проникся уважением к этому власть имеющему человеку, купил его портрет и повесил дома, в кабинете. В этой комнате, которая была когда-то кабинетом отца, расположился по приезде Лева. Отец работал за городом, редко приезжал, и его Лева еще не видел.

Прошло несколько дней, как Лева приехал и отдыхал, окруженный заботой матери. А она все старалась угостить вернувшегося любимого сына мясными щами, пирогами и другими домашними кушаньями.

— Я все же, мама, хочу сходить к Николаю Александровичу.

— Сходи, — согласилась мать, — но только будь осторожней, не задерживайся, много не говори.

Вечером Лева пошел к своему родственнику. Николай Александрович сидел в кругу своей семьи. Они только что пообедали.

— А, Лева, Лева, проходи! — заулыбался он своей бодрой, радостной улыбкой. — Ну, как, жив, вернулся?

После расспросов о здоровье мамы, сестер и брата Лева и Николай Александрович сели у большой старинной печки, которая излучала тепло. Был январь, морозно, и в комнате было прохладно. Лева в нескольких словах рассказал о встрече с Тимошенко и с другими, и что все они пропали.

— Знаешь что? — сказал Николай Александрович. — На меня братья сетуют, называют отступником, а отступник я или нет, один Бог знает. Только я тебе скажу, что когда пришли ко мне Путилин, Волков, — они дорогие, искренние братья, — и предложили участвовать в служении и иметь общение с верующими, я категорически отказался. И вот, только благодаря этому и остался жив, а то бы упекли «без права переписки». Один Бог знает, что сейчас творится. Мне один знакомый партиец сказал, что каждый из них не знает, будет ли он завтра на свободе или же нет. Каждому задание дано — выявлять врагов, и если не донесешь и не выявишь двух-трех, то сам попадешь под подозрение.

Лева хотел поговорить о духовных вопросах, но Николай Александрович махнул рукой и сказал, что теперь все кончено, и о будущем на земле мечтать не приходится.

— А вот Михаил Данилович Тимошенко, — заметил Лева, — верил в великое духовное пробуждение в нашей стране.

Взятый М.М.Путилин и другие не вернулись. Ни одной весточки от них не пришло. Впоследствии они были посмертно реабилитированы и с их семей снято многолетнее поношение (семья «врага народа»), которое они терпели из-за невинно осужденных.

— Да, он был увлекающийся христианин, — покачал головой Николай Александрович. — Но только где он теперь? Пропал он, пропали его мечты.