Франсуа Брюн - Христос и карма. Возможен ли компромисс?

В самом этом механизме видно, что граница между последними страданиями Христа и страданиями мистика на самом деле не имеет смысла, потому что и в том, и в другом случает те испытания, через которые они проходят, нужны не для их собственного спасения, а для того, чтобы спасти грешников. Но если мистик находит в себе силы выдержать испытание и противостоять искушению, то лишь потому, что он действует, как говорила Адриана, «во имя Его [т. е. Христа], с Ним, в Его силе и в любви, соединяющей Его с Отцом». Так любовь Христа влечет за собой любовь мистика, которая как бы вливается в нее, и вот уже им обеим становится сподручнее вызвать в ответ и любовь грешника. Или, может быть, Христос вовлекает мистика в движение Своей любви, чтобы привлечь его к Любви Бога ко всему Творению?

Теперь мы с вами посмотрим на отрывки из таких текстов, где этот механизм целиком или хотя бы частично удалось выразить, и я надеюсь, что вы снова увидите, что я ничего не придумываю, а просто принимаю всерьез все эти свидетельства и свожу их воедино. Но по мере того, как вы начнете постепенно убеждаться, что именно так все и происходило в жизни мистиков и святых, вы поймете заодно и то, как именно понимали греческие и восточные «Отцы» тайну Христову.

Для Люси Кристины, например, жизнь Христа и жизни тех, кто последовал за Ним, крепко связаны друг с другом:

«Мне было сказано, что Бог-Отец дает Христа в супруги душам лишь затем, чтобы Он продолжал в них и через них ту жизнь, какую Он лично хотел прожить на земле, но которая уже не совместима с сиянием Его нынешней славы» [409].

В другой раз ту же истину до нее донесли в форме образа: «Я увидела цветок, посаженный в моем сердце и расцветший в Сердце Иисуса, и Христос показал мне, глядя на меня с любовью, что стебель этого цветка никто никогда не срезал; […] И через этот таинственный стебель одна и та же жизнь циркулировала в Сердце Иисуса, и в моем, воспроизводившем все столь любимые движения Его Сердца…» [410]Я, конечно, понимаю, что образ цветка выглядит более изысканно, чем образ дисковых тормозов, но согласитесь, что смысл-то ведь у них один и тот же.

Аббат Огюстен Делаж [411]принадлежит к тем редким людям, которые лучше всех остальных поняли, что же на самом деле совершается между Христом и Его посредником, а затем между посредником и душой того, кому тот пытается помочь изнутри. Помимо всего прочего, он еще и один из величайших наших мистиков. Его плохо знают, и жизнь его прошла практически не замеченной. Он не выделялся никакими бросающимися в глаза физическими феноменами. Ничего общего с широким потоком чудес, происходивших с матушкой Ивонной-Эме из Малеструа, тоже великим мистиком. Но каждая такая жизнь – целый мир в себе. И поразительно, как отличаются такие миры друг от друга.

Аббат Делаж принадлежал к тому же кругу людей, что и я сам: к священникам. Он был священником в Сен-Сюльпис и более двадцати лет преподавал теологию в семинарии в Лиможе. В своем преподавании он очень строго следовал предписаниям Церкви о том, что нужно говорить студентам, и преподавал теологию, укорененную в идеях Фомы Аквинского. И эта преподавательская забота лишь подчеркивает достоверность его личного опыта, в котором он неизменно отходит от того, что преподает: отсюда видно, что находки его получены не из теоретического умствования, а под давлением опыта и как бы вопреки самому себе.

Жизнь его была полна трудностей и испытаний. Прежде всего, физических: «Его часто можно было застать у себя за столом, с четками в руках или перед раскрытой книгой. Он признался потом, что за последние тридцать лет книга эта чаще всего была обманкой, маскировкой, что из-за жутких головных болей после обеда работа для него была попросту невозможна, головные боли были то более, то менее сильными, но всегда долгими и изматывающими» [412]. Были тут и нравственные страдания: важные моменты в духовной жизни всегда совпадали у него с внутренними испытаниями. У него всегда возникало при этом ощущение, что он предает Бога, что он ни холоден, ни горяч, что он не умеет любить. И всю свою жизнь он страдал от таких угрызений.

Однако все это не помешало ему в один прекрасный день воскликнуть: «По-настоящему хорошо молиться можно только в экстазе». Лучшей рекомендации я просто не мог бы вам дать!

Но приведу, наконец, несколько цитат по той тематике, которая нас занимает: по очереди, одну за другой.